— Что ж, это хорошо. Но давай ты не пойдешь дальше, ладно? Воздух моего мира может тебе не понравиться.

Поверх дверного молотка, завернутое в футболку школы Хиллвью, лежало то, что Дора назвала «ай-йе-ет», что, как я понял, означало «маленький свет». У нее все еще были проблемы с согласными, но я подумал, что со временем это может исправиться. Маленький свет представлял собой огарок свечи в стеклянном шаре. Я снова надел рюкзак, откинул колпачок и зажег свечу серной спичкой.

— Хватит, Радар. Пора прощаться.

Она поднялась на ноги. Снаб соскочил с ее спины. Он остановился, еще раз взглянул на нас своими серьезными черными глазами, а потом прыгнул в траву. Я видел его еще пару мгновений, потому что он двигался на фоне неподвижного ковра из маков. А потом он исчез.

Я бросил последний взгляд с холма на дом Доры, который на солнце казался намного лучше — уютнее. Радар тоже оглянулась. Дора махала нам рукой из-под своих веревок с висящими туфлями. Я помахал в ответ. Потом схватил кувалду и смахнул в сторону свисающие виноградные лозы, открывая темноту за ними.

— Хочешь домой, девочка?

Моя собака первой вошла внутрь.

Мы достигли границы между мирами, и я почувствовал дезориентацию, которую помнил по прежним путешествиям. Я немного пошатнулся, и маленький свет погас, хотя ветра не было. Велев Радар подождать, я достал из пустой петли для пуль на поясе мистера Боудича еще одну спичку. Чиркнул спичкой по шершавому камню и снова зажег свечу. Гигантские летучие мыши летали и пищали у нас над головой, потом успокоились. Мы пошли дальше.

Когда мы подошли к колодцу с его спиральным кольцом узких ступеней, я заслонил свечу рукой и посмотрел вверх, надеясь, что не увижу света, проникающего внутрь. Свет означал бы, что кто-то передвинул доски и пачки журналов, которые я использовал в качестве камуфляжа. Это было бы нехорошо. Мне показалось, что я действительно вижу очень слабый свет, но, вероятно, это было нормально. В конце концов, мой камуфляж не был идеальным.

Радар уже поднялась на четыре или пять ступенек, потом оглянулась, чтобы посмотреть, иду ли я следом.

— Не-не, собачка, я пойду первым. Не хочу, чтобы загородила мне путь, когда мы доберемся до верха.

Она повиновалась, но очень неохотно. Нюх у собак по меньшей мере в сорок раз острее, чем у людей. Может быть, она почувствовала запах ее старого мира, ожидающего наверху, и спешила к нему. Если так, то это был для нее тяжелый путь, потому что мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдохнуть. Мне было уже лучше, но не совсем хорошо. Фрид сказал, чтобы я поменьше волновался, и я пытался следовать указаниям врача.

Когда мы добрались до верха, я с облегчением увидел, что последняя пачка журналов, которую я держал на голове, как корзину с бельем, все еще на месте. Я ждал под ней по крайней мере минуту, возможно, больше — две или три. На этот раз не просто чтобы отдохнуть. Мне не терпелось поскорее вернуться домой, но было еще и немного страшно. И я уже немного тосковал по тому, что оставил позади. В том мире были дворец, прекрасная принцесса и безрассудные поступки. Может быть, где — то там — возможно, в Прибрежье — еще остались русалки, поющие свои песни без слов. В подземном мире я был принцем. В этом мне пришлось бы писать заявления в колледж и выносить мусор.

Радар ткнулась мордой в заднюю часть моего колена и дважды резко пролаяла. И кто только сказал, что собаки не могут говорить?

— Ладно, ладно.

Головой я поднял пачку и оттолкнул ее в сторону. Потом отодвинул пачки с обеих сторон, работая медленно, потому что левая рука все еще болела (сейчас она уже лучше, но никогда не будет такой, как в мои футбольные и бейсбольные времена — спасибо этой суке Петре). Радар еще несколько раз гавкнула, чтобы поторопить меня. У меня не было проблем с тем, чтобы протиснуться между досками, которыми я прикрыл устье колодца — за время пребывания в Эмписе я сильно похудел, в основном в Глуби Малейн, — но сначала пришлось вывернуться из лямок рюкзака и бросить его на пол. К тому времени, как я выбрался, левая рука болела уже довольно сильно. Радар выскочила следом за мной с отвратительной легкостью. Я проверил глубокий след, оставленный укусом Петры, боясь, что заживающая рана могла открыться, но все выглядело нормально. Что меня удивило, так это то, как холодно было в сарае. Я мог видеть свое дыхание.

Сарай был точно таким, каким я его оставил. Свет, который я видел снизу, просачивался сквозь щели в его стенах. Я попробовал открыть дверь и обнаружил, что она заперта на висячий замок снаружи. Энди Чен сделал это по моей просьбе. На самом деле я не верил, что кто-нибудь будет проверять заброшенный сарай на заднем дворе в поисках меня (или моего мертвого тела), но все равно испытал облегчение. Однако это означало, что мне придется воспользоваться кувалдой. Что я и сделал — одной рукой.

К счастью, доски сарая были старыми и сухими. Одна треснула от первого удара и развалилась от второго, впустив поток дневного света Иллинойса — и мелкий снежный вихрь. Подбадриваемый лаем Радара, я разбил еще две доски. Радар прыгнула в щель и сразу же присела на корточки, чтобы пописать. Я еще раз взмахнул кувалдой, выбив еще один длинный кусок доски. Потом выбросил свой рюкзак наружу, повернулся боком и выбрался на солнечный свет в четырехдюймовый слой снега.