— Не мешает повторить.

Насчет нее я был с ним совершенно согласен.

— Думаю, мои дела — не единственные, которыми Генрих занимается по ночам, но завтра он согласился закрыть магазин, так что можешь прийти утром, между половиной десятого и десятью. Я никогда не обменивал у него так много. Уверен, что все будет в порядке, он никогда не пытался надуть меня, но в сейфе есть револьвер, и если хочешь взять его — для защиты — это будет вполне естественно.

Я не собирался брать револьвер. Знаю, что оружие заставляет некоторых людей чувствовать себя сильнее, но я к ним не отношусь. От одного прикосновения к нему мне становилось жутко. Если бы вы сказали мне, что довольно скоро я буду носить его с собой, я бы решил, что вы свихнулись.

Взяв в кладовой совок, я поднялся наверх. Цифры со своей руки я смыл, переписав их в запароленную заметку в телефоне, но мне даже не пришлось с ней сверяться. Сейф открылся с первой попытки. Я снял рюкзак с ведра и снова удивился, сколько там золота. Не в силах противиться порыву, я погрузил туда руки по самые запястья и позволил золотым шарикам проходить у меня между пальцев. Потом сделал это еще раз. И еще. В этом было что-то гипнотическое. Я потряс головой, как бы проясняя ее, и начал насыпать совком золото.

Когда я в первый раз взвесил рюкзак, весы показали чуть больше трех фунтов. Я добавил еще, до пяти. В последний раз стрелка остановилась на семи, и я решил, что этого хватит. Если весы мистера Генриха покажут больше положенных шести фунтов, я могу вернуть лишнее. Мне еще нужно было кое-что сделать в доме до приезда мистера Боудича. Я напомнил себе, что нужно купить колокольчик, в который он мог бы позвонить ночью, если ему что-то понадобится. «Уход на дому для чайников» предлагал домофон или видеоняню, но я думал, что мистеру Боудичу может понравиться что-нибудь более старомодное.

Я спросил его, сколько стоят шесть фунтов золота, одновременно желая и не желая знать, какую сумму я буду тащить на спине во время семимильной поездки на велосипеде до Стэнтонвилла — в основном по сельской местности. Он сказал мне, что когда он в последний раз проверял цены на золото в Техасе, оно стоило около 15 тысяч долларов за фунт.

— Но он получит его за четырнадцать тысяч за фунт — о такой цене мы договорились. Речь идет о 84 тысячах долларов, но он выдаст тебе чек на 74 тысячи. Это покроет мой больничный счет с небольшим остатком для меня и хорошей прибылью для него.

«Хорошей» было мягко сказано. Не знаю, когда мистер Боудич в последний раз интересовался ценами на золото, но с апреля 2013 года они непрерывно росли. В воскресенье вечером, перед сном я навел справки о стоимости золота на своем ноутбуке: оно продавалось по цене более 1200 долларов за унцию, что составляло примерно 20 тысяч долларов за фунт. На золотой бирже в Цюрихе шесть фунтов можно было продать примерно за 115 тысяч долларов, а это означало, что этот Генрих получит прибыль в 40 тысяч долларов. И золото не было «горячими» бриллиантами [81] , которые покупатель мог приобрести дешевле из-за риска. Эти гранулы были немаркированными, анонимными, и их легко можно было переплавить в слитки. Или превратить в украшения.

Я думал о том, чтобы позвонить мистеру Боудичу в больницу и сказать, что он продает золото слишком дешево, но не стал. По очень простой причине: я думал, что ему все равно. Отчасти я его понимал — даже с вычетом шести фунтов золота в Ведре капитана Кидда оставалось еще много. Моя работа (хотя мистер Боудич этого не сказал) заключалась в том, чтобы совершить сделку и не оказаться при этом обманутым. Это была чертовски большая ответственность, и я был полон решимости оправдать оказанное мне доверие.

Я застегнул клапан рюкзака, проверил пол между сейфом в шкафу и весами в ванной на предмет просыпавшихся золотых шариков, но не нашел ни одного. Как следует погладив Радар (на удачу), я направился к выходу, неся 115 тысяч долларов в потрепанном старом рюкзаке.

Мой старый друг Берти Берд назвал бы это «много чеддера» [82] .

Центр Стэнтонвилла представлял собой единственную улицу с дрянными магазинчиками, парой баров и закусочной, в которой весь день подают завтрак с бездонной чашкой мерзкого кофе. Некоторые магазины были закрыты и заколочены досками с уведомлением о том, что они продаются или сдаются в аренду. Мой отец говорил, что когда-то Стэнтонвилл был процветающим городком, отличным местом шоппинга для тех, кто не хотел ехать в Элджин, Нейпервилл, Джольет или сразу в Чикаго. Потом, в 1970-х, в округе открылся торговый центр — и не просто торговый центр, а супермолл с кинотеатром на двенадцать экранов, детским парком развлечений, скалодромом, батутной зоной под названием «Летуны», эскейп-румом [83] и парнями в костюмах говорящих животных. Этот сияющий храм торговли вырос к северу от Стэнтонвилла и высосал большую часть жизни из центра города, а остальное было высосано «Уолмартом» и «Сэмс Клабом» [84] , построенными на юге, у выезда на магистраль.

Преодолев подъем, я поехал на своем велосипеде по двухполосному шоссе 74-А, проходящему мимо ферм и кукурузных полей. Пахло навозом и свежей растительностью. Стояло отличное весеннее утро, и поездка была бы приятной, если бы я не осознавал, какое мини-состояние несу на спине. Помню, что думал тогда о Джеке, мальчике, который влез на бобовый стебель [85] .

На главной улице Стэнтонвилла я оказался в девять пятнадцать, что было рановато, поэтому я зашел в закусочную, купил кока-колу и потягивал ее, сидя на скамейке в парке на маленькой грязной площади с высохшим фонтаном, полным мусора, и обгаженной птицами статуей кого-то, о ком я никогда не слышал. Я вспоминал эту площадь и сухой фонтан позже, в месте еще более пустынном, чем Стэнтонвилл.