Папа усадил меня рядом с собой и объяснил, что такое «работа без сети».

— И что ты думаешь об этом?

— Думаю, тебе пора попрощаться с этими говорящими верблюдами, — сказал я, и он засмеялся. Тогда я добавил то, что должен был сказать. — Но если ты снова начнешь пить, ты все испортишь.

Две недели спустя он отвез в «Оверленд» заявление об уходе, а в феврале 2012-го обосновался в крошечном офисе на Мейн-стрит под вывеской «Джордж Рид, расследователь и независимый эксперт по претензиям». Он не проводил много времени в этой дырке в стене, а больше колесил по округе. Беседовал с копами, с поручителями («там всегда есть, за что зацепиться», — говорил он), но в основном с адвокатами. Многие из них знали его по работе в «Оверленд» и знали, что он снова в деле. Они поручали ему дела — самые сложные, когда крупные компании либо резко снижали сумму страховки, которую готовы были заплатить, либо вообще отказывали в удовлетворении иска. Он работал много, очень много. Почти каждый вечер я приходил в пустой дом и сам готовил себе ужин. Я не возражал против этого. Когда отец, наконец, являлся домой, я обнимал его — сначал чтобы тайком унюхать незабываемый аромат джина «Гилбис», а потом уже просто так. И он редко пропускал свои «Трезвые рассветы». Иногда по воскресеньям к нам на ланч приезжал Линди, приносил еду на вынос и мы втроем смотрели по телику «Медведей» или «Уайт Сокс», если был бейсбольный сезон [14] . В один из таких вечеров отец сказал, что его бизнес растет с каждым месяцем.

— Он рос бы еще быстрее, если бы я чаще становился на сторону истца в разных скользких делах, но многие из них плохо пахнут.

— И не говори, — вздохнул Линди. — На время это позволит добиться успеха, но в конце концов тебя ухватят за задницу.

Перед началом моего последнего года обучения в средней школе Хиллвью папа сказал, что нам нужно серьезно поговорить. Я приготовился к лекции о пьянстве несовершеннолетних или разговоре о том дерьме, которым мы занимались с моим другом Берти Бердом во время (и какое-то время после) папиных запоев, но он не имел в виду ни того, ни другого. Он заговорил о школе. Сказал, что я должен хорошо учиться, если хочу поступить в нормальный колледж. Действительно хорошо.

— Мой бизнес заработал. Сначала было нелегко, пришлось даже взять в долг у моего брата, но я уже почти все выплатил, и думаю, что скоро встану на твердую почву. Телефон у меня звонит часто. Но когда дело доходит до колледжа…

Он покачал головой.

— Не думаю, что смогу тебе чем-то помочь, по крайней мере, вначале. Нам чертовски повезло, что у нас вообще есть деньги. Все это моя вина, и я делаю все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию…

— Я знаю.

— …но ты должен помочь себе сам. Тебе нужно работать. Нужно набрать высокие баллы по тестам, когда вы их будете проходить.

Я планировал сдать академический тест [15] в декабре, но не сказал об этом, и папа продолжал свою речь.

— Еще тебе надо подумать о кредитах, но только в крайнем случае — эти кредиты будут висеть на тебе еще много лет. Попробуй добиться стипендии. И занимайся спортом, это тоже путь к стипендии, а главное, это оценки. Оценки, оценки и еще раз оценки. Я не хочу, чтобы ты говорил прощальную речь [16] , но хочу видеть тебя в первой десятке. Понятно?

— Да, отец, — сказал я, и он наградил меня шутливым подзатыльником.

Я старался и получал хорошие оценки. Осенью я играл в футбол, а весной — в бейсбол. В старших классах я неплохо успевал в обоих видах спорта. Тренер Харкнесс хотел, чтобы я играл еще и в баскетбол, но я отказался. Я сказал ему, что мне нужны по меньшей мере три месяца в году, чтобы заниматься другими делами. Тренер ушел ни с чем, печалясь по поводу состояния молодежи в наше упадочное время.

Я ходил на танцы, целовался с девушками, у меня появилось несколько хороших друзей, большинство которых (но не все) были спортсменами. Я открыл для себя несколько метал-групп, которые мне нравились, и слушал их на полной громкости. Папа не возражал, но на Рождество подарил мне наушники. В моем будущем были ужасные вещи — я вам о них еще расскажу, — но те ужасы, которые я воображал, лежа без сна, так и не случились. Дом все еще был нашим, и я все так же открывал его своим ключом. Это было хорошо. Если вы когда-нибудь представляли, что будете проводить холодные зимние ночи в машине или в приюте для бездомных, то понимаете, о чем я говорю.

И я никогда не забывал про сделку, которую заключил с Богом. «Если ты сделаешь это для меня, я сделаю для тебя все, что угодно, — сказал я, стоя на коленях. — Просто дай понять, чего ты хочешь, и я сделаю это, клянусь». Конечно, это была детская молитва, плод магического мышления, но часть меня (большая часть) не верила этому. Не верит и сейчас. Я думал, что моя молитва была услышана, совсем как в одном из тех умильных фильмов, которые показывают между Днем благодарения и Рождеством. Это означало, что мне нужно выполнить свою часть сделки. Мне казалось, что если я этого не сделаю, то Бог заберет чудо обратно, и мой отец снова начнет пить. Имейте в виду, что старшеклассники — какими большими ни были бы мальчики и какими красивыми девочки — в душе все равно остаются по большей части детьми.

Я пытался. Хотя все мои дни были не просто заполнены учебой и внеклассными мероприятиями, но и переполнены ими, я делал все возможное, чтобы вернуть долг. Например, присоединился к местному клубу «Опекай дорогу» [17] . Мы прошли две мили по шоссе 226, сплошь окруженному заведениями быстрого питания, мотелями и заправками. Я собрал, должно быть, миллион коробок из-под бигмаков, два миллиона пивных банок и дюжину рваных трусов. Однажды на Хэллуин я надел дурацкий оранжевый джемпер и пошел собирать деньги для ЮНИСЕФ [18] . Летом 2012-го я сидел за столом в центре города, регистрируя избирателей, хотя мне оставалось еще полтора года до того, как голосовать самому. Еще я по пятницам после тренировок помогал в офисе отцу, заполняя бумаги и вводя данные в компьютер — самая нудная работа, — когда на улице было уже темно, и мы ели пиццу Джованни прямо из коробки.