— Я шел через лес, — он ткнул здоровой рукой в сторону зеленой полосы за владениями мистера Боудича — всего, что осталось от Сторожевого леса, который покрывал эту часть города столетие назад.

Я понял, почему у него грязные штаны и порванная куртка. Миссис Ричленд не сказала, что вельветовые штаны маленького человечка были грязными, а она бы заметила это — у нее был острый глаз, — но она видела его несколько дней назад. Я думал, что он не просто шел через лес, а жил в нем. Где-то недалеко от забора, ограждающего задний двор мистера Боудича, вероятно, лежал кусок брезента, служивший ему укрытием, а под ним хранились его немногочисленные пожитки. Добычу из магазина мистера Генриха он, скорее всего, зарыл там же, как это делали пираты из сказок. Только пираты прятали свои дублоны и эскудо в сундуках, а сокровище Полли, скорее всего, лежало в сумке с надписью «АМЕРИКАНСКАЯ СЛУЖБА ПОДПИСКИ».

Если я был прав, его лагерь находился достаточно близко от дома, чтобы он мог следить за неким Чарльзом Ридом. Он мог узнать про меня от мистера Генриха. Мог увидеть во время моей поездки в Стэнтонвилл. И после того, как обыск в доме не дал ему ничего, кроме неоткрытого сейфа, он стал ждать меня, надеясь, что я приду за золотом. Потому что он первым делом сделал бы именно это.

— Вставай, пойдем вниз. Следи за золотыми шариками, если не хочешь еще раз навернуться.

— Можно мне взять немного? Несколько штук? Я на мели, чувак.

— И что ты с ними сделаешь? Заплатишь за обед в «Макдоналдсе»?

— Я знаю одного парня в Чикаго. Он не даст столько, сколько они стоят, но…

— Можешь взять три штуки.

— А пять? — он робко улыбнулся, как будто не планировал убить меня, как только сейф будет открыт.

— Четыре.

Он наклонился, быстро поднял их здоровой рукой и начал запихивать в карман брюк.

— Это пять. Брось один.

Он бросил на меня сердитый прищуренный взгляд — взгляд Румпельштильцхена — и отбросил один шарик. Тот укатился в угол.

— Ты злой мальчик.

— Это сказал святой Христофор из Леса, и мне стало стыдно.

Он приподнял губу, обнажив пожелтевшие зубы.

— Пошел ты.

Я поднял его пистолет, который, как мне показалось, был автоматическим 22-го калибра.

— Никогда не говори «пошел ты» тому, у кого есть пушка. Это неразумно, ха-ха. А теперь иди вниз.

Он вышел из комнаты, баюкая на груди сломанное запястье и сжимая здоровой рукой золотые шарики. Я последовал за ним. Мы прошли через гостиную на кухню, и он остановился в дверях.

— Иди дальше. На задний двор.

Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, широко раскрыв глаза и дергая губами.

— Ты собираешься убить меня и спустить в эту дыру!

— Я бы не отдал тебе золото, если бы собирался это сделать, — сказал я.

— Ты заберешь его назад! — он снова начал плакать. — Ты заберешь золото и сбросишь меня вниз!

Я покачал головой.

— Там забор, а у тебя сломано запястье. Ты не справишься без посторонней помощи.

— Я справлюсь! Мне не нужна твоя помощь!

— Иди, — сказал я.

Он шел, плача, уверенный, что сейчас я выстрелю ему в затылок. Потому что, опять же, это было то, что сделал бы он. Он перестал рыдать, только когда мы прошли мимо открытой двери сарая и он обнаружил, что все еще жив. Мы подошли к забору высотой около пяти футов — достаточно высокому, чтобы удержать Радар, когда она была моложе.

— Я не хочу тебя больше видеть.

— Ты меня не увидишь.

— Никогда.

— Ты меня не увидишь никогда, я обещаю.

— Тогда прощай, — я протянул ему руку.

Он сунул мне свою, здоровую. Хитрый, но не очень умный. как я и сказал. Я вывернул руку и услышал хруст ломающихся костей. Он вскрикнул и упал на колени, прижимая обе руки к груди. Я засунул пистолет 22-го калибра сзади в штаны, как плохой парень в кино, наклонился, схватил его и поднял. Это было легко. Он не мог весить больше ста сорока фунтов, а я в тот момент был так накачан адреналином, что у меня практически выросли крылья. Я перебросил его через забор. Он приземлился на спину в кучу сухих листьев и сломанных веток, издавая негромкие стоны. Его руки бессильно повисли. Я перегнулся через забор, как сказочная прачка, жаждущая услышать свежие деревенские сплетни.

— Иди, Полли. Беги и никогда не возвращайся.

— Ты сломал мне руки! Ты сломал мои гребаные…

— Тебе повезло, что я тебя не убил! — крикнул я. — Я хотел, я чуть не сделал это, и, если я когда-нибудь увижу тебя снова, я это сделаю! А теперь иди! Пока у тебя еще есть шанс!

Он бросил на меня еще один взгляд: широко раскрытые голубые глаза на распухшем лице, перемазанном соплями и слезами. Потом повернулся и побрел сквозь невысокий кустарник, последний остаток Сторожевого леса, прижимая к груди сломанные руки. Я смотрел ему вслед, не испытывая ни малейшего сожаления о том, что сделал.