Теперь ему было запредельно ясно, зачем напротив него сидит женщина: чтобы таким, каков он мог стать (и в виртуале – уже стал); он (сам по себе) – захотел не быть; женщина собиралась его к себе «приладить», как некое полезное дополнение.

Это не было злом (данностью). Это было убийством вероятностей.

Посмотри, какие сети

Бес нам ставит в темноте:

Рифмы, деньги, дамы эти,

Те-те-те и те-те-те!

Это не было хорошо и не было плохо. Просто (таким образов) – на мониторе вырисовывались «образы будущих»: в одном (или нескольких) из них – он «уже» принадлежал абстрактному запределью Перельмана, в другом (тоже «уже») – «переставал» побеждать для себя и «наставал» ублажать женщину.

Услада женщины: нет в этом (ничего) – ничего ни от добра, ни от зла, ни от абстрактной или прикладной пользы; это женское «благо» – данность мира: именно в отношениях с женщиной и в понимании родины человек определяет свой мир.

Но сейчас речь зашла не о «его» мире! Он видел, что она не красива (никак красотой «не спасая» какие-либо посторонние миры – не было у неё такой задачи), но она – амбициозна: либо ты примешь именно её мир, станешь его частью, либо – тебя не будет в её беспощадном «я так хочу».

Она не понимала одного: у него и без неё есть все его «так или этак» – версификации мира. А если даже она и понимала, но расставляла свои (а не его) приоритеты. Поскольку не могла изменить своего самого главного: она – наиболее важна в своём мире, она есть жизнь своего мира.

Не согласиться с ней было нельзя: она и есть целый мир.

Вот только (сейчас) – он был совершенно другой: нынешний (жилистый) – он был в стороне от любых миров, он эпикурействовал и сенекурствовал (не от «синекура», а от Сенеки Луция Аннея), ибо получал наибольшее удовольствие не от реализации какого-то одного своего мира, а от реальности многих своих миров.

Он мог бы подумать, что не справедлив к ней, что бессовестно пользуется заведомым над ней превосходством.

Но он (Николай Перельман) – не подумал, а пользовался.

Она (женщина и центр своего мира) – ничего не замечала. Всё, что полагал он, казалось ей преходящим. Она (уже) – кушала рыбку и ждала его предложений.

Её глаза были невыразительны и умны.

Её лицо было в меру пухлым и в меру аморфным, и ровно в такую же меру безопасным, чтобы Хельга всегда могла быть уверенной – именно в его заблуждении на её счет.

Ей от него были нужны вещи самые что ни на есть простые и насущные. Она была женщина и в своём праве: когда-нибудь (даже если не в этом году) ей придет необходимость стать матерью своего «сына ли, дочери, не всё ли равно?».

Ей была нужна его сперма, и это было главным.

А вот «уже потом и кроме этого самого главного» – ей могли бы понадобиться (как сперма его духа – для утробы её мозга) его прозрения. Разумеется, по сравнению с ребенком это было вторично. Но и это «вторичное» было существенным.

Всё остальное она могла сама.

– Не дай мне бог сойти с ума! – сказал он ей молча, и она (почти) – не рас-(два-три)-слышала.

Всё было более чем просто. Она была женщина и она была в своём праве, а он был не прав: он не собирался ей уступить. Просто-напросто потому, что не бывает уступок маленьких или больших; потому что (из-за краткости отпущенного нам срока) – и смерть , и уступка души всегда окончательны (почти).

Если бы смерть была.

С точки зрения женщины – он был калека (хорошо не урод), и она его собиралась исцелять; и если бы не целеполагание Перельмана – к непостижимому: постигнуто, откажись и иди дальше (постижимое не есть завершённое), «отдельная» его ипостась (Николай) – могла бы счесть своей целью обладание женщиной, и её счастье.

Повторю: нет ничего краше, чем счастье любимой женщины (отвлечёмся от данности в кафе: там происходит торг), но (тогда и только тогда) – если нет иных сущностных приоритетов.

Поэтому: хорошо, что сейчас Николай Перельман (сейчас) – был целостен и разделён разве что возможностями пребывания либо у монитора, либо в той или иной точке средоточия сил (в пространстве и времени) или каком-то из своих воплощений, вполне версифицируемых

Например: чтобы осознать опасность искушения чужими иллюзиями (предположим, что свои приоритеты мы иллюзиями не считаем), одна из ипостасей Перельмана (прошлый алкоголик) добралась-таки до магазина и купила себе дешёвой водки: ты хотел нирваны? Получи!

Для твоей жизни нет никаких других оснований, кроме простого: я хочу. Твоя свобода – ещё одно имя смерти (если бы смерть была). Потому – эта (обретшая средство «достижения» цели) ипостась Перельмана сразу направилась к выходу.

В этот миг мой духовный Перельман (тоже Перельман-победитель) – одним краем своей полуприщуренной ироничной души следивший за данным «дешёвым» телом, другим краем всё той же души взирал на возможность осуществлять (посредством стрелки курсора) различные ипостаси самого себя.