Азула всё равно ходила подглядывать за тренировками отца, но была осторожнее, чтобы не попасться. Теперь она пробиралась в Малый зал заранее и пряталась в нише за гобеленом, как делала когда-то, подглядывая за Зуко. Правда, выбираться оттуда было сложней, чем из коридора, но зато и всё намного видней. Азула принесла в нишу подушку, а ещё сама убрала там пыль и, бывало, даже засыпала там. Было даже хорошо, что мать никогда не проведывала её перед сном.

Сегодня не успел отец разогреться, как в запасные двери, возле которых Азула когда-то пряталась раньше, постучались. Вошла какая-то старушенция с крупным носом.

— Что тебе, Элуя? — коротко взглянул на старуху отец.

— Прошу прощения за вторжение, принц Озай, принцесса Урса снова написала письмо в родной город, — эта Элуя показала какую-то бумагу.

— Я уже говорил тебе, что меня не интересует, что там пишет родным моя жена, — вздохнул отец. — Не стоит меня этим беспокоить.

— Но… — старуха поклонилась. — Это письмо сильно отличается от предыдущих, принц Озай, это заслуживает вашего внимания. Здесь ваша жена пишет… пишет про большой секрет. Тысяча извинений, если я ошиблась.

Азула чуть не выдала себя, так ей стало интересно, что там за секрет. Да и какой-то «родной город» матери, с которым она тайком переписывается!

Отец взял протянутую бумагу, а потом его аж затрясло.

— Невозможно! — сжал отец письмо, а потом он шагнул к старухе-доносчице, которая принесла бумагу. Та отступила на шаг. Азула затаила дыхание, сердце билось в горле и в ушах от страха, который разлился по комнате. Отец в этот момент был очень грозным.

— Если об этом узнает хоть одна душа… — с угрозой начал отец, но старуха упала на колени и распласталась на полу, подвывая.

— Клянусь, об этом никто никогда не узнает, принц Озай!

— Прости, Элуя.

Азула увидела только вспышку и тут же отпрянула, больно впечатавшись в стену. А через секунду её укрытие обнаружили, сдёрнув пыльный гобелен с эмблемой Огня.

— Азула?

Глава 5. Менталитет. Сложности семейных отношений

Евгению всё же пришлось привыкать откликаться и зваться «Чаном», тем более, это было созвучно с его давней кличкой. Только теперь не фамилия, а имя.

Не задумываешься о таких вещах, когда сам уже взрослый, но… Оказалось, что ребёнком быть очень сложно. Местные традиции послушания и вежливости порой заставляли мозги дымиться. Хорошо ещё, что Чан оказался магом огня — маги высшая каста в местной иерархии и стояли над всеми, кто не маг. И это ему ещё повезло, что тех взрослых, которые на самом деле имели над ним власть, то есть отца и старшего брата, рядом не было, а Азула и Зуко очень разговорчивые дети.

В силу хобби, которое Чан когда-то сделал делом своей жизни, он увлекался и восточной культурой, но практика показала, что этого недостаточно. И этот мир состоял из тысяч нюансов. Например, ели тут палочками, но железными, которыми гораздо тяжелее орудовать, чем деревянными. И эти палочки просто имелись у каждого в специальном чехольчике, их всегда таскали с собой или приносили к приёму пищи. Он помнил свой первый затык с этим, когда только-только «заполучил» тело: он ещё переваривает случившееся, посадили с какими-то важными шишками за один стол, приборов нет, а все откуда-то как подоставали палочки и едят себе. Впрочем, некоторые продукты ели руками, возможно, на случай, если кто-то был без палочек. Принц Айро вот ел так, и Чан тогда тоже потихоньку перекусил, подражая Наследному принцу, благо на детей, которым обычно положено «сидеть ниже травы и быть тише воды», никто не обращал внимания. Потом увидел, как Зуко, облизав свои палочки, складывает их в «ножны», и обнаружил такие же у себя на поясе.

С палочками были связаны ещё некоторые традиции, к примеру: нельзя ими есть то, что едят руками, нельзя втыкать их в куски, уронить палочки очень неприлично. Так что пришлось потренироваться, чтобы всё получалось. В общем, Чан старался подражать Зуко или Азуле и почти не прогадывал.

И всё же возраст как напрягал, так и помогал в некоторых аспектах. Пока Чан жил во дворце, ему исполнилось двенадцать лет. Впрочем, в местной культуре немного странно считали. Про ту же Азулу, фактически младшую брата на два года, говорили, что она «младше на год», имея в виду, что между их рождениями прошёл год. А про Чана и Зуко говорили на местном наречии что-то вроде «рожденные по-соседству», то есть условные сверстники-погодки. Детство позволяло совершать ошибки и учиться.

Первый старший возраст у местных детей наступал в четырнадцать. Мальчики переходили в категорию «юноши». Могли сдать что-то вроде официального экзамена на Мастера Огня, говорить наравне со взрослыми, но по старшинству, и обойтись без регента или опекуна, если садились на трон или получали наследство. В общем, уже отвечали за себя сами. С четырнадцати лет тут казнили и в целом наступала полная уголовная ответственность без поблажек. Девочек в четырнадцать вовсю выдавали замуж. Ещё парней уже с четырнадцати брали в армию народа Огня, но Озай, судя по разговорам, пытался добиться того, чтобы этот возраст повысили до шестнадцати, и многие генералы были с ним согласны. Следующий «особый год» наступал в семнадцать. С этого возраста юноша считался мужчиной и мог жениться. Девушкам вроде как рекомендовали обзавестись первенцем. С двадцати одного года мужчинам можно было занимать важные государственные должности, получить наивысшие чины типа «генерал», «адмирал», стать мэром города или наместником провинции. Отец Чана, как выяснилось, стал адмиралом в двадцать два.

* * *

В отличие от того первого «официального» обеда, с семьёй принца Озая принятие пищи было почти неофициальным, то есть тоже с соблюдением этикета, но гораздо свободней в темах для общения. Как минимум дети разговаривали за столом, могли даже первыми обратиться или общаться между собой.

Впрочем, бывало, что и Озай «по-простому» брал себе что-то сам или даже таскал палочками с блюда то, что едят руками, а ему могла налить цветочное вино в бокал Урса, а не слуги — их так-то было целых двое — на каждую сторону самого обычного европейского стола, за которыми ели во дворце. Чан только месяц на четвёртый сообразил, что всё это означало, что при нём как бы все расслабляются и считают за «своего». Понял это он после обеда в таком же «семейном кругу», но с каким-то там генералом, который привёз «вести с полей», то есть с фронта. Тогда Озай не позволил себе даже улыбки, не говоря уже о том, чтобы чуточку подурачиться с детьми или поддразнить Зуко, который на самом деле всегда очень смешно дулся. Впрочем, чем дольше длилась осада Ба Синг Се, тем серьёзней и задумчивей становился Озай, занятый государственными делами, а общие трапезы сократились до одних завтраков.