А если снега в горах выпадет меньше, чем всегда?

...Едва-едва, через силу, тащатся меж отмелей реки. Хлопчатник роняет наземь нерасцветшие бутоны. Кричат газетные шапки: «Берегите влагу! Капля воды — дороже алмаза!»

И в то же лето — вершины заламывают белые малахаи. Высокогорные ущелья — как погреба, набитые снегом. Неторопливо, капля за каплей, истаивает лед в нижней зоне ледника.

Разве нельзя перевернуть все это, ускорить таяние льда и снега в маловодные годы, напоить жаждущую землю?..

«Да, да, ставились и такие опыты, — Дарницкий посвечивал авторитетными очками. — Но преждев-еменно, го-убчик. Пока мы не держим процессы теплообмена вот здесь, — он сжал кулачок, — рано думать о регулировании водного режима. Иначе мы с вами за год оголим наши горы, устроим всемирный потоп и, подобно праотцу Ною, будем спасаться в ковчеге!»

Да, опыты ставились — и ставились людьми, у которых в анкетах не значится «Незаконченное высшее». Пока только опыты. Удачные — и не очень. Еще не найдены эффективные методы, многое не ясно, не разработано...

И, пожалуй, пребывать в некоей прострации, не выполнив дневного задания, — ничуть не почетней, чем по-Димкиному видеть в любом атмосферном явлении «новую эру на земле». Вот если наблюдения завершить до срока, тогда можно и быстренько, на лыжах, навестить один участочек, о котором никто на зимовке не знает...

...Раздался звук, напомнивший о выстреле из детского пугача. Артем вскинул голову: где-то в стороне домика взлетела и огнями рассыпалась бледная в свете дня ракета. Ее догнала другая... сшиблась с третьей...

Сигнал тревоги был дан на зимовке впервые. Артем стал на лыжи. Ветер свистнул в уши: «Быстрей!»

На пологий склон, последний перед домом, они с Искандером выкатились почти одновременно — справа и слева.

— Не знаешь, в чем дело?

— Нет!

И — весь разговор! Заскользили в затылок друг другу. «Быстрей, быстрей!» — повизгивало под ногами.

Олег стоял на высоком заструге — бугре старого, плотного снега, у основания молчаливого теперь ветряка. Завидев товарищей, замахал руками: «Быстрей!»

...Записку читали все трое. Не верилось, что взрослый, разумный человек может нацарапать такое. Красным, толстым карандашом, в косину: «Видел каменную куницу, ласку. Уверен: так же, как барса и галку, — вспугнули явления на Кумуш-Тау и рядом с ней. Пренебрегать и дальше — считаю преступлением перед наукой. Всю ответственность беру на себя. Артему Васильевичу по принципу «тише едешь» — успешной карьеры!» И летящий росчерк: «Дим. Аникеев».

Получилось все так. Олег корпел над трансформатором: треклятая проволочка пятый раз сгорала, вместо того чтобы спаяться. Димка вызвался пойти за метеоданными. Пошел и пропал, когда же Олег спохватился, на столе валялась только эта записка, и свежая лыжня бежала к низовьям ледника...

Забрав в кулак бороду, Олег повторил:

— Ну, знать бы мне! Ну, догадаться! Я бы этому Анике-воину!

— Пускай сходит с ума — на свою ответственность! — кричал Искандер. — Но за эти намеки насчет карьеры!..

Артем поднял руку, предостерегая:

— Димур заболел. Это ясно. Мы-то с вами кряжи, дубы. А он первый год. Мороз, ветер, никаких досугов, дни летят, словно камни с горы...

— Больной — лежи, а не бежи! Симулянт он! — с запалом врезался Искандер в его раздумчивую речь. Голос Артема потвердел:

— И на этом — погасли! Больной или сумасброд — он сейчас идет один, по неважным местам. Думаю, что задача понятна: догнать, если надо — помочь. Вернемся — выясним отношения. Иду я, идет Ильхамов. А ты, Олег, — рацию, кровь из носу, а давай мне связь!

— Ну, что толковать...

— Надо идти, — вздохнул Искандер, — хоть и грязный палец — не отрежешь...

Они шли по Димкиной упрямой лыжне.

За извивом ледяной реки скрылась черная, округленная крыша домика. И флагшток. И мачта ветряка.

Как посыпанные нафталином, посверкивали на солнце сугробы. Свежий снег, легкий, сухой, блескучий, все прикрыл нежнейшим лебяжьим пухом. А под нарядным его покрывалом — провалы, промоины, ледовые сбросы. И бесчисленные трещины — акульи ощеренные пасти, готовые хапнуть и добрый глоток шелестящего снега, и человека, кто потревожил на ходу зыбучий снеговой мостик...

Когда идут двое, они друг друга страхуют. А если один, да еще больной, распаленный, взбудораженный? Свалится, как топор, и крикнуть не успеет.