Стив был на 100 процентов сосредоточен на дороге, и ему ни разу не удалось открыть ответный огонь. Быть водителем означало, что ты был лишен возможности использовать оружие для самозащиты, что, должно быть, было совершенно чертовски ужасным способом отправиться на войну. Я увидел, как Стив убрал одну руку с руля и взметнул ее высоко в воздух.

Он издал этот безумный вопль.

— ДААААААА! МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО! ДААААААА! ДЭЙВ! ДЭЙВ! ЭТО, НА ХЕР, МЕГА!

То, что он только что сказал, было дико неуместно — «Это, на хер, мега!» — но почему-то мне казалось, что это правильно. Стив был настоящим профессионалом, и я не мог себе представить, насколько хреново было выполнять его работу, проходить сквозь эту стену смерти и не иметь возможности поднять оружие и сражаться, так почему бы не насладиться этим сейчас и не дать себе выпустить пар?

Когда мы умчались из зоны поражения, Стив ухмылялся и смеялся как сумасшедший, и продолжал бить кулаками по рулю в явном возбуждении. Я точно знала, что он чувствовал. Он был на чистом, ни с чем не сравнимом адреналиновом кайфе от того, что его не убили. Во всяком случае, пока.

Никто не обманывал себя тем, что все это закончилось. Мы находились в 35 километрах к югу от места нашего разворота: менее чем на полпути к американской линии фронта. Правда заключалась в том, что большая часть смертельной гонки все еще была у нас впереди.

Именно сейчас я вспомнил о своей поврежденной ноге. Во время предыдущих операций в Сьерра-Леоне и на Балканах я видел, какой ужасающий ущерб может нанести человеческому телу даже малокалиберная пуля. Промежуточный патрон калибра 7,62 мм — стандартный патрон AK47 — поражает человеческую плоть со скоростью 715 метров в секунду. Пуля рикошетит от кости и беспорядочно проходит через тело, оставляя на выходе рваное выходное отверстие.

Опасаясь худшего, я наклонился и осторожно ощупал свою лодыжку. Первым сюрпризом было то, что шнурок на моих боевых штанах, казалось, был развязан, и они свободно свисали. Это была старая привычка со времен парашютно-десантного полка — я никогда не оставлял свои боевые штаны расшнурованными.

Я пошарил под ним, пытаясь найти, куда попала пуля. Я был уверен, что мои пальцы наткнутся на кровь, измельченную плоть и раздробленную кость. Но, казалось, я не почувствовал никакого ущерба. Ни пятнышка крови. Ничего. Я поднесла руку к лицу, чтобы проверить. Не было никаких признаков какой-либо теплой липкой жидкости, но было совершенно темно, так что, возможно, я что-то пропустил.

Я проверил пол Пинки в поисках места, где могла бы застыть лужа крови, но там было полно гильз от пуль. Я дотронулся рукой до лица и губ, но все, что я почувствовал, был слабый привкус крови. На одном из моих пальцев было лишь слабое красное пятно. Я точно знал, что в меня стреляли. Я почувствовал гребаный удар. Я не мог понять, что произошло. Где были все повреждения и раны?

Теперь я, черт возьми, ничего не мог с этим поделать. Мы продвигались вперед, Стив вел тяжело груженный «Лендровер», и все мы молились, чтобы боевые повреждения машины не были смертельными.

В пустой, продуваемой всеми ветрами тишине ночи я обнаружил, что мои мысли блуждают. Следопыты существуют как разведывательный отряд, чтобы проверить, что происходит на территории противника. Мы уже сделали это. Теперь было ясно, насколько полностью, безнадежно ошибался какой-то идиот, представивший разведывательную сводку по этому месту. Относительно безопасным оно не было.

Большая часть нашей информации поступила от американцев, и мы уже видели, какой бардак они устроили, с прогнозом по Насирии. Хотя я не винил янки. Насколько я мог судить, мы все вместе были в этом замешаны. Корпус морской пехоты США и мы вдевятером просто оказались в более суровом и жестоком конце событий.

Если бы не янки, мы, вероятно, вообще остались бы без каких-либо спутниковых фотографий или надлежащего картографирования. Тем не менее, разведывательная сводка оказалась полной лажей. Корпус морской пехоты ожидал столкнуться с минимальным сопротивлением в Насирии. На самом деле тысячи иракских регулярных войск и федаинов сошлись в этом городе ради матери всех сражений.

И сегодня вечером мы наткнулись на самое их сердце.

Мы проехали добрых 10 километров по открытой, пустынной дороге. С каждым поворотом колес я чувствовал, как мое сердце бешено колотится в груди, а адреналин разливается по венам. Нигде не было и намека на противника, но было совершенно очевидно, что рано или поздно наша удача должна была иссякнуть. Когда-нибудь это всегда случается со всеми.

И все же прямо сейчас я чувствовал себя совершенно несокрушимым. Можно сказать, пуленепробиваемым. Что бы это ни было за пуля, попавшая в мою левую ногу, казалось, она отскочила прямо от меня. Невероятно. Когда мы с грохотом неслись вперед, мне на ум пришли первые строки стихотворения «Invictus», что по — латыни означает «непобежденный» или «непобедимый». Почти не замечая этого, я обнаружил, что одними губами произношу эти слова в темную пустоту иракской ночи.

Я побеждаю темноту,

Я поднимаюсь из глубин,

Чтоб всем Богам воздать хвалу

За то, что я непобедим![2]

Эта последняя фраза была унесена потоком воздуха из машины. Но как только я произнес это, я услышал голос, вторящий моему, или, по крайней мере, мне так показалось. Краем глаза мне показалось, что это был Стив, и что он начал произносить бессмертные строки второго куплета.

Я был заложником судьбы,