Райну не повезло. Он продолжил жить.

Когда ты молод, то кажешься себе кем-то особенным, не замечая нависшего за спиной факта, простого и мрачного — все когда-нибудь заканчивается. С чего начинается путь в ненасытную пасть Бездны? В недра кромешной аморальности и безнадежности, кислотой разъедающей корчащиеся от осознания собственной неполноценности ошметки разума? Что заставляет маленького мальчика, мило посапывающего во сне, обняв любимую игрушку, превратиться в убийцу, жестокого, беспощадного и неумолимого?

Все начинается с маленького шага. С крошечного послабления.

Дорога в Ад — это не скоростной лифт и не отвесный провал слишком глубокой могилы. Это лестница. Бесконечно длинная. На одном конце, самом верхнем, еще слышно легкое пение детской беззаботной радости, а на другом… интрига. Темная, мрачная и выворачивающая душу наизнанку, дабы надеть ее на растрескавшиеся кости привычного мировосприятия, позвоночник которого сломан слишком много раз, чтобы срастись правильно. Крошечные грешки, по одному не имеющие никакого веса или силы, но вместе… вместе они стаей оголодавших крыс бросаются на все что видят покрасневшими, слезящимися глазами, отвыкшими от света. Что для планеты, галактики, Вселенной и всего остального пространственно-временного континуума значит один подожженный увеличительным стеклом муравей? Крошечная букашка, сгорающая в пламени, природу которого не может даже понять? А муравейник залитый отравой? А животное, по воле случая оказавшееся в не тех руках? А человек, которому просто не повезло? Что изменится?

Райн не знал.

А еще… жизнь коротка, как бы баянисто это не звучало.

Перспективный молодой человек, золотой самородок, найденный в куче грязи, дерьма и гниющих помоев, талант, неограненный бриллиант в какой-то момент собственного цикла существования в этом бренном мире осознал себя тридцатилетним мужиком, проигравшим по всем фронтам. Как понять, что уже пора на покой? Молодые подскажут.

Райн не выдерживает конкуренции с парнями, чьи глаза горят так же, как и его когда-то. Их остановит только смерть и то не всегда. Все заработанные деньги потрачены, пущены на пьянки, ш#юх, бесконечные кутежи и прочие прелести богатой жизни. Семьи нет. Друзей нет — только приятели, которые рассосутся едва поймут, что больше халявы не предвидеться.

Райн смотрел в зеркало и не узнавал того, кто хмуро глядел на него в ответ.

Боль.

Тоска.

Отчаяние.

Безысходность.

Печаль.

Смирение.

И Райн сдался. Тот парень, способный лбом прошибать стены, лишь бы добраться до заветной мечты всей жизни умер. Заживо сгнил в теле старика, впитавшись в сырой чернозем разбитых, расколотых, перетертых в труху надежд. Старика не телом, но духом.

Карточные игры и темноэльфийская дурь, взбалтывающая мозговое вещество похлеще контрольного выстрела в голову, стали последним гвоздем в крышку его гроба. Райн оказался слишком азартен, проигрывая целые состояния за одну ночь. Но когда подобное останавливает человека, опьяненного богатством и чувством собственного превосходства над всеми остальными обитателями мироздания?

В какой-то момент он остался без ничего. Абсолютный ноль, если не учитывать дрянных карт на руках и шум наркотика, нечестивым набатом пульсирующего в черепной коробке. Ставка сделана и цена ей — жизнь, свобода и прочие блага цивилизованного человека, которые он ценит, лишь после их потери.

Райн даже не пытался сопротивляться, когда его продали. Не вникал кто куда и зачем его везет.

Молча выполнял приказы, набивая безвкусные и бессмысленные татуировки, даже особо не стараясь, ибо зачем? Что от этого изменится?

Апатичное овощеподобное состояние. Просто плыть по течению, особо не заботясь к чему это приведет.

Зачем напрягаться, если можно не напрягаться? Все равно вряд ли он когда-нибудь сможет сбежать от рабовладельцев…

Олдог хрипит. Невнятно, булькающе. Тяжелые капли крови срываются с потрескавшихся губ. Осколки выступающих клыков забиваются в глотку, рвут щеки, впиваются в десна. Рот наполнен кровью, горькой, тягучей. Она клокочет в горле и легких.

Носки разношенных сапогов скребут по земле, оставляя неровные борозды.

— Держись, брат, держись, мать твою, — полуорк не понимает кто это говорит. До его разума вообще не доходит смысл сказанного.

Больно.

Мир скукоживаетя до габаритов крошечной точки, ввинчивающейся раскаленным шариком свинца в каждую клеточку обессилевшего тела.

Огонь.

Всполохи пламени. Обжигающие, рвущие плоть, шипя пластами сползающую с чернеющих костей. Огонь охватил их дом, землю, деревья. Он везде.

Слишком много огня.

— Все к… — крик Сержанта сменяется сдавленным хрипом.

Человек, приютивший Олдога еще в бытность нескладным подростком, изгнанным из клана Гнилого Зуба, исчезает в зареве колдовского огня. Его нечестивые языки отражаются в черных зрачках удивленно, неверяще выпученных глаз. Окровавленный клинок со звоном падает на каменное крошево, забрызганное кровью зверолюдов, обмякшими грудами остывающего мяса валяющихся неподалеку. Блестит, как-то печально, будто бы осознавая жирную точку в своих приключениях с хозяином. Сержант заваливается на спину. Кровь из вспоротой глотки брызжет на старый мундир. Седая борода и усы покраснели. Кровавые пузыри вспухают на губах.