Анастасия задумалась. Её глаза потухли, отчего она стала похожа на свой старый образ девочки-манекена.

– Вы же полностью понимаете преимущества европейских ценностей над нашим уголовно-звериным воровским капитализмом? И детей своих, да и самих себя стараетесь в будущем обустроить на Западе?

– Да, – подтвердил Власов.

– Тогда в чем причина такого резкого разворота к восхвалению самых низменных черт нашего народа? И у вас ещё хватает наглости называть это патриотизмом.

– Что? – Власов рассмеялся. – Ты знаешь, я вот недавно точно такой же вопрос новому начальнику задал. Только в другой форме. Как же тебе ответить? Смотри, представь себя в шкуре большого государственника. Ты полностью выиграл в рулетку под названием “Россия”. У тебя всё есть. Денег дохирища, яхты, дворцы, недвижимость на Лазурном берегу, тёлки самые лучшие, а где-то и дяди! – Михаил завёлся. – А уважения к тебе там нет никакого! Все думают, что ты какая-то проворовавшееся обезьяна из постсоветской России доживающая свой век, а они же этого не хотят. Они хотят, чтобы их почитали, чтобы к ним прикладывались как к мощам и потом хоронили в стенах Красной площади.

– Они действительно так думают? Нельзя всю жизнь паразитировать за счет Родины, а потом вдруг стать государственником и получить почёт, уважение и любовь. В нормальном смысле государственником, а не в твоём смысле, – перебила Настя.

– Да! – Власов встал со стула, обнял Настю и поцеловал её в лоб, – Я точно так и сказал ему! Блин, Насть, ты самая умная тёлка, которую я видел в жизни! Тебе нужно было родиться мужиком.

Михаил сел за стол, Анастасия не выражала никаких эмоций.

– И что тебе ответили?

– Кто?

– Твой начальник.

– Насколько я помню, у нас с ним была долгая беседа. Смысл в том, что европейский выбор для России означал бы ущербность выбора российского. Даже видя правильность этого выбора, наша элита будет продолжать биться головой о стену в постмодернистском суициде. А всему виной Веймарский синдром, разившийся в комплекс державной неполноценности. Кстати, властные элиты подвержены им в гораздо более сильной форме, чем простые россияне.

– Почему ты поддерживаешь эту власть? – вдруг спросила Настя. – Ты же западник.

– Я уже говорил тебе об этом. Отвечу развернуто. Наш кровавый режим силен в силу своей слабости, а не силы. Вот сколько у нас во власти реальных идейных государственников? Человек тридцать, сорок, ну, может быть сто. И они стоят за суверенную демократию и Национального Лидера не, потому что им это действительно нравиться, а потому что у них нет выбора. На Западе их посадят, поэтому им терять нечего. А мелких государственников у нас в стране десятки тысяч. И когда после постмодернистской смерти кровавый режим рухнет, мы сможем легализовать себя на Западе. Ведь наши маленькие галерные накопления не заметят за огромными горами золота главных государственников. На этом консенсусе и держится, ну, или держалась наша государственность.

В помещение вошли омоновцы и принялись винтить попавшихся под руку посетителей, после чего провожать их в автозаки.

– Даже пожрать нельзя по-человечески, – возмутился Власов. – Как-никак в полицейском государстве живем!

Власов уже был готов показать милиции удостоверение, но Настя запрыгнула ему на спину. Глядя на серое дождливое небо Власов понял, что они попали в Петербург.

– Не нравится мне Москва. Сталинский город.

Они оказались на Дворцовой набережной. Заячий остров был хорошо виден, Власов не замечал людей вокруг.

– Наверное, нужно добавить к сказанному, что наша властная элита завидует американцам. И не просто завидует. Это поистине дикое ощущение, что они успешные и у них получилось. Они винэры. Поэтому они поддерживают антиамериканизм на эмоциональном плане, отвергая логический антиамериканизм. Хотя есть и особо буйные, но их мало.

– Мне надоело это слушать.

– Как хочешь.

Они гуляли по набережной, разговаривая на бытовые темы. Последнее время Власов был серьезно озабочен преследованием его Анной. Отчего он думал переехать загород. Постепенно Михаил замечал, что Настя чем-то расстроена.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она.

– Ты же не человек? – вдруг спросил Власов.

– Я существо иной материальности.

– Это как?

– Я полное и фактически бессмертное существо.

– Шикарно тебе. Я бы тоже не отказался от такой возможности.

– С одной стороны это преимущество, но с другой стороны, – она задумалась. – В заточении мне встретилась подобная мне девушка. Мы с ней были как сестры. Не то чтобы она была мне родной сестрой. Скорее мы были подругами. Я пыталась помочь ей открыть глаза на мир, но она так и осталась в плену лжи. Материя плотных существ не подвержена изменениям как человеческая материальность и в случае их грехопадения требует длительного высветления.