– А как раньше было? – бормотал дед. – За богохульство в земляную тюрьму и в цепи. Дадут палочку. Крыс чтобы приманивать палочкой. Крысок. И есть их. Потома тудохать на работы в шахты соляные. Тудых-мандых. Крысок ловить и кушать. Крысок-то.

На следующий день он вернулся в отряд. Первую неделю Власов подолгу не мог заснуть от боли. Он не мог нормально спать лежа спиной на земле. Ему приходилось спать на животе, что было крайне неудобно. Раны на его спине гноились, плохо затягивались, его лихорадило, но он не умирал. Медицинскую помощь ему, естественно, никто особо не оказывал.

Власов не мог понять, за что Сом убил этого человека? Какой-то Великий Проект? Кому вообще это всё было нужно? Власову было жаль толстяка. Он несколько ночей не мог заснуть и всё думал о случившемся.

Трудовое лечение действовало. Лагерь смог успешно поселить во Власове особую форму страха. Вопреки всему даже пребывая в аду, Власов изо всех сил пытался сохранить своё положение. За невыполнение нормы на отряд накладывали дополнительные рабочие нормативы. К тому же их отряду после потери одного из рабочих пришлось разделить его норму на всех. Власову приходилось работать в ужасающем состоянии. Но он не хотел подводить коллектив невыполнением нормы. Он работал, несмотря на гниющие стопы и гноящиеся раны на спине. В довершение всего во время потасовки с Кислым у него украли кружку. Теперь Власову приходилось платить частью пайка за возможность поварить кашу в чужой кружке. Постепенно его состояние всё ухудшалось. Он исхудал и уже с трудом мог отрабатывать дневную норму. Во время работы Власов терял ощущения реальности, он проваливался куда-то ниже в непонятный сон, ведущий в тягучую неизвестную нефтяную тьму.

Сом резко пнул его ногой в живот.

– Встать! – скомандовал Сом. – За работу, ублюдок! Быстрее!

Страх охватил Власова, он покорно поднялся и продолжил старательно выполнять норму.

Михаил ощущал, что его конец уже близко. Вскоре произошло ещё одно событие. Малышок распорядился перебросить несколько отрядов на каменоломню из-за нехватки рабочих рук. Нехватка была вызвана массовой гибелью заключенных из-за ужасающих условий труда, и того что некоторым отрядам портянки выдали с опозданием. И что каким-то отрядам вместо тёплых ватников выдали шинели. Вообще погибших никто толком не хоронил. Их либо сбрасывали в ямы для отходов, где они гнили. Либо сбрасывали в реку в надежде, что их раздувшиеся трупы унесет течение.

Власов не выдержал и недели работы на каменоломни. На третий день он опять выбился из сил и снова получил удар. На следующий день он представлял собой тощий комок нервозного панического страха не только перед гопниками надзирателями, но и перед своим отрядом, который смотрела на него с лютейшей ненавистью. Власов слышал отголоски разговоров мужиков. Они хотели убить его и съесть, если Власов снова окажется в состоянии невыполнения нормы по дроблению камней.

– Всё равно за этого гада придется спилу гнуть. Так хотя бы какая-то польза будет от пидара этого для коллектива, – говорил кто-то из заключенных.

– Будем жрать его с мыслью о том, как завтра будем усиленную норму брать, – говорил другой голос. – Мне бабка рассказывала, как во времена голода тех, кто уже ничего не кумекал, а валялся на земле. Их, значит, ножичком резали, а потом там брали легкие, печень и сердце. И на колбаску.

– Или на пирожки. Там же нормальный такой ливер получится, – говорил первый мужик.

– Может его прямо сейчас пойти и прирезать к херам мудака того, а то жрать от вашей болтовни захотелось, – говорил чей-то борзый голос.

– Вот оно как, – думал Власов. – А ведь то, что они разговаривают друг с другом. Это же серьезное преступление против Великого Проекта. Нужно доложить об этом Кислому или Сому.

В конце дня отряд провели на новое доселе неизвестное для Власова сборище. На камнедробильных работах начальство ввело особую меру поощрения. Отличившимся ударным трудом выдавали нечто так нужно всем в условиях тотального голода – пирожки. Вкусные горячие пирожки. Но Власов не был в числе ударников и его шансы получить пирожок, были близки к нулю. Всё это дело проходило в бараке, перед тем как бригада шла на отбой. Михаил искал Сома или Кислого, чтобы донести им о разговоре людей из отряда. У них была своя каптерка в бараке. Около выхода. Преодолевая страх, Власов всё же зашел туда. Перед этим он осмотрел помещение через приоткрытую дверь. Он ощущал теплый запах еды, табака и перегара. Сом, Кислый играли в карты с блатными и курили. На кровати в углу пузатый мужик имел голую бабу в ушанке с лицом, выражающим абсолютную потерю реальности. И тут Власов увидел её. Тушенку. На столах у блатных было несколько открытых банок тушенки и бутылка водки со стаканами.

– Тебе чё надо, выродок? – сказал один из блатных с лицом уроженца средней Азии, от которого веяло татаро-монгольским игом.

– Я? – Власов тут же ощутил гигантский страх, – Да так. Я к Сому зайти хотел.

– Чё, ёпта? Ко мне? – Сом поднялся и бросил на Власова гневный взгляд.

– Дело в том … такое дело … я видел, как некоторые трудящиеся из моего отряда разговаривали, – Власов говорил с ужимками, как бы выхаркивая слова из пространства бесконечного страха. – А нам всем известно, что нельзя разговаривать за трудом. Это противоречит идеалам Великого Проекта.

– И че? – вспылил Сом. – Я, блядь, тоже вот разговариваю! Ты, бля, хуй ёбаный чё пиздишь, сука? Бля, чё мудак остопизденый хуй ебаный в рот совсем, бля, это, в больничку ложиться удумал мать твоя блядина конченая?

– Да не, – начал Кислый. – Стукануть хочет выблядок гнойный.

– Стукачить?!– разозлился Сом.

К нему мигом подбежали Кислый и ещё один высокий блатной с пустой бутылкой водки. Этот высокий разбил о голову Власова бутылку, отчего Михаил упал на землю. Кислый ударил его ногой в лицо, потом стал прыгать на его голове. Делать компостер. Власов ощущал дикую боль и звон в ушах. Что-то хрустнуло. Это был нос. Кислый скрутил его, а длинный спустил с него штаны.