– Потому что тогда ты уже сдашь экзамен, и репетитор тебе не понадобится. Мы будем друг другу никто, забудем весь расклад на доске и просто встретимся, как в первый раз – и это самое замечательное из того, что нам обоим требуется.

Сердце не стучит, оно оглушительно звенит в ушах. Разве это не признание? Разве он задал бы такой вопрос, если бы я ему была совсем безразлична? И заодно все пробелы закрыты – он не допускает мысли о неформальных отношениях из-за профессиональной этики! Почему-то после всей его наглости, при всех слишком откровенных комментариях я меньше всего ожидала от него именно этики, но ведь это лучшее объяснение! Алексей ждет, когда его чувства ко мне не будут выглядеть настолько двусмысленными! В груди теплеет, улыбка расползается – и я сжимаю губы огромным усилием воли. Мне надоело быть перед ним уязвимой и слабой – пусть немного в этой роли побудет он. И отвечаю так размеренно, что сама собою горожусь:

– Вот через месяц и спросите, Алексей Владимирович, пойду ли я с вами в кафе. А я тогда и гляну, есть ли у меня окошко в расписании.

Он остужает меня одной фразой:

– Я все равно не приглашу, потому оставь свое расписание в покое.

Как же мне надоели эти качели! Как надоело болтаться туда-сюда от полного счастья до безнадежной тоски? Поднимаю взгляд и цежу, стараясь не пропускать в голос обиду:

– Да, точно, у вас же девушка есть.

Алексей Владимирович тихо смеется. Но его глаза напряженные и серьезные, они и не позволяют понять, что на самом деле происходит в его голове. И говорит всегда настолько странно, что невозможно игнорировать намеки:

– Я хотел сказать, что играть в математику на раздевание лучше не в общественных местах. Но ты правее – у меня ведь девушка есть.

– Правее? – я поддаюсь небольшому раздражению. – Вы в курсе, что придумываете на ходу слова?

– Злишься, – он констатирует, не отрывая от меня пронзительного взгляда. – Но зря. Мы ведь уже сходили на свидание – прямо сейчас.

– По-вашему, это свидание? – Киваю на отрытый учебник.

– Конечно. – Он откидывается на спинку стула, расслабленно осматривается. – Это почти неосознанное желание. Ремонт, говоришь? И что же мы даже бедным рабочим дверь не открыли? Бедолаги сейчас плачут перед запертой дверью.

Кошмар какой-то. Чего он добивается? Чтобы я прямо вывалила на него все, что чувствую?

– Им домработница откроет!

– В четверг в это время в квартире никого нет. Я не прав?

Я бы, наверное, уже психанула и ушла. Но удерживает его взгляд на мои губы, завороженные глаза. Татуировка эта дебильная удерживает, она утекает под воротник рубашки и зовет туда же за собой. На плече точно нарисован огонь. У человека с настолько неоднозначным характером ничего приличного под одеждой быть не может.

– Правы, – признаю я почти без труда и тоже выпрямляюсь, складывая на груди руки. – И что, вы заметили мою симпатию и теперь над ней смеетесь? Я смешна в своей симпатии, да?

– Похоже, что я смеюсь, Ася? – Он поднимает бровь. – О нет. Я пытаюсь разобраться, что делать дальше. Но уже вижу конфликт интересов.

– Какой же? – мне всерьез любопытно, но я уточняю предельно спокойно.

– Например, я тебе понравился. Настолько, что ты невольно хочешь получить от меня хоть какую-то романтику. Потому и тащишь сюда, где мы неизбежно начнем обсуждать не только математику. Тебе хочется признания. Или прогулок вдвоем. Хочется поцелуев щечку на первых двадцати свиданиях и подержаться за ручки на двадцать первом. Не отказалась бы, чтобы я сочинил тебе пару стишков. Поправь, если я ошибся.

Он ошибся хотя бы в том, что я для себя таких четких планов не рисовала. Но интересно узнать, к чему он ведет, потому просто возвращаюсь к вопросу:

– И в чем же конфликт интересов?

Он пожимает плечами, отрывает взгляд от моих губ, рассеянно смотрит в окно.

– В том, что я тебе не принц на белом коне. Я много чего хотел бы тебе предложить, но романтики там даже не предполагается. Именно поэтому я избегаю принцесс в розовых рюшечках – они потом плачут громче всех остальных. Иногда я в миллиметре от того, чтобы разбить твой хрустальный мирок и показать, где все-таки зимуют раки. Но принцессы хотят чистой любви, а я просто хочу. Понимаешь теперь, в чем конфликт?

Неуверенно киваю, хотя все тело обдает жаром. О чем он сейчас говорит? О том, что хочет секса без отношений? Со мной?! И ему даже свою Ирину бросать не придется? В точности как мажорные одногруппники с сальными взглядами. Разумеется, меня подобное не устраивает, хотя я далеко не принцесса.

За кофе плачу я. Раз уж я его сюда притащила, то вряд ли имела право тратить часть его гонорара. Но мне нравится, как он бездумно тянется за счетом – каким-то привычным отработанным жестом. И когда я успеваю протянуть официантке кредитку, несколько секунд смотрит на мою руку, будто вспоминает, где находится, и кивает со странной улыбкой.

Это был плохой и хороший разговор одновременно. И все же прозвучало признание – как минимум, во влечении. Меня колбасит и выворачивает наизнанку весь вечер. А ночью снится, как этот странный мужчина все же плюет на мои желания и берет то, что привык брать от других. Я просыпаюсь от горячечного жара, от невыносимого томления и снова, снова думаю о нем. В Алексее Владимировиче есть ужасающий недостаток: он откровенен до пошлости, прямолинеен до неприличия. Такие кобели имеют успех у женщин… но раньше я считала, что только легкомысленные девушки могут пасть жертвами настолько грубого очарования. Теперь же сама оказываюсь в такой роли. Но я гноблю себя за то, что не смогла правильно отреагировать – высокомерно вскинуть бровь и посмотреть на него, как на дурака. Или сказать ему хоть что-нибудь, чтобы он понял: мне на него вообще наплевать, я просто от скуки иногда тормошу свое окружение. Да меня вообще не интересуют математики его возраста! Пусть хочет меня, мне-то что с того?