Чавьер кивнул — недоверие Руна будто отразилось у него на лице.

— Я и не ждал, что ты мне поверишь, да ты ведь сам спросил. Так ли тебе в самом деле важно — зачем и почему?

Рун согласился. Совсем неважно. Если кто-то в мире готов помочь чародею, а в обмен просит глупость — то это его, глупца, на это право. Парень облизнул высохшие губы, поймал на себе ворох чужих взглядов. Устав ждать, крестьяне пялились в давно нечищеное, затянутое паутиной окно. Наверняка хотели увидеть, как Рун призывает проблемных бесов на их тощие спины.

— Чародейка. Я… пригодился ей в одном деликатном деле. И она сделала это со мной. В "награду".

Застенные чародеи. Рун слышал, что у виранцев тоже есть маги, вот только их потенциал куда меньше любого из Двадцати. Либо Чавьер врал, либо… либо врал. Механик же, видя рост флегмы в собеседнике, ухмыльнулся.

— Да ты, я погляжу, мне не веришь! Да только мне твоей веры, что корове кизяк — никогда не требовалось. Смекаешь, а? По рукам?

Мастер как будто давно уже обратился в комок нетерпеливости. Рун посмотрел на протянутую ему ладонь, сказал самому себе, что обязательно ещё об этом пожалеет, и шлёпнул своим согласием в ответ…

***

На улице их ждали соглядатаи. Крестьяне почтительно держали дистанцию, забыв обо всём на свете. В хлеву завывали недоенные коровы, чей-то кабанис гулял по огороду и мрачно жевал всё, что попадалось на пути. Скулила собака на привязи.

Боятся, понял Рун. Ему хотелось бы улыбнуться — его всегда пытались убедить в том, что страх, в первую очередь, связан с уважением. Он верил без оглядки, но сейчас видел, что есть совсем другой, простой и незамысловатый страх, не пачкающий собой гордость уважения.

Селян обуревал страх, но любопытство злыми бесами хлестало спины. Чародей притащил мёртвую бабу в деревню — они никогда не видели автоматонов, покрытых кожимитом, — и на добрых полдня заперся в хижине. А потом к нему наведался юродивый.

Юродивый с тех пор не изменился — ни в ту, ни в другую сторону, а вот то, что они с чародеем ударили по рукам и условились — тут дело точно нечисто.

— В янтарь не превращай, — Чавьер не замолкал ни на секунду. Будто где-то внутри него жила навязчивая потребность говорить — и неважно что, и неважно с кем. — А то в янтарь сделаешь, а мне потом у какой бабы на сиськах до скончания веков болтаться! Кому-то, может, и в кайф, но не по мне такие пирожки. Сечёшь, малец?

Рун кивал головой в ответ.

Интуиция его не подвела и почивала на лаврах. Будто невзначай, юный чародей попытался опробовать образную структуру механика и понял, что влип.

Первое время он убеждал самого себя, что это ошибка. Его, чародейства, облика — но ошибка. Потому что буквально всё в Чавьере говорило, что он камень и уж точно никогда не был человеком. Застенная колдунья с деликатными просьбами к камню от этого реальней не стала, но Рун вдруг понял, что озадачен и пока не знает, что делать.

Его магический дар тоже не знал и крутил пальцем у виска. Хозяин, конечно, в своём праве, но превращать камень в камень — это уж увольте! Парень потеребил собственный подбородок, уколол пальцы о небритость щетины — это здесь чародейство творилось исключительно на заплетании заклинаний. Что, если мифическая колдунья попросту чародействовала иначе? Было над чем подумать.

Чавьер спешил ответить на так и не прозвучавшие вопросы. До беспамятства ему казалось важным, чтобы чародей знал всю его подноготную.

Рун пытался справиться как с собственным мышлением, так и с тем ворохом новой информации, что дождём пролилась на его голову.

— Мастер по автоматонам везде пригож, пацан. Верно сечёшь, что тут не город. Во у тебя башка напряглась, там ведь так и крутится — чего этот безумец торчит здесь, в захолустье? Будет он хоть мрамор, гранит или ещё какая щебёнка — да только каков смысл? С такими-то знаниями любой кузнец себе в торбу утащит!

Последний из Двадцати отрицать не стал: вопрос и в самом деле приходил ему в голову. Найти автоматона в ближайшей округе — как минимум странно. Если, конечно, виранцы не изобрели и тайком не внедрили особую породу механических коров…

Последние, будто чуя, что размышления чародея касаются лично их, отчаянно замычали. Здесь, куда Чавьер вёл парня, царил дух навоза, парного молока и свежей травы. Пастухи провожали чародея со спутником взглядом, полным флегмы — какое им дело до них, когда в котомке припрятана бутылочка крепенькой? Если где-то и есть невозмутимость, подумал Рун, то она точно воплотилась в пастухах.

— Привязан к предмету? Или к месту? — Парень озвучил первую догадку, что пришла ему в голову. Чавьер же разве что не подпрыгнул на месте.