— Да, все раны заживают, оставляя на теле отметки, как напоминание, зачем я здесь.

— Кого ты убил?

— Ты действительно хочешь знать это? — он хмурится.

Коротко киваю.

— Да, если уж мы честны друг с другом, почему бы не знать первопричину твоих страданий.

— Однажды я ехал на машине домой после долгой командировки. Я работал региональным менеджером, что заставляло часто быть в разъездах. Тем вечером на заправке почти никого не было. Я залил полный бак и уже направлялся к машине, как услышал в кустах недалеко какую-то возню.

Его взгляд стал отстраненным, летая где-то в прошлой жизни.

— Там был мужчина в синем комбинезоне и маленькая девочка.

Его слова прибивают меня к земле.

— Он ее насиловал, а когда я закричал, чтобы он отпустил ребенка, мужик испугался и убежал. Я тут же подхватил девочку на руки и отнес на заправку, велел работникам вызвать скорую.

— Это скорее похоже на спасение, чем на убийство.

— Я сел в свою машину и помчался по трассе в ту сторону, куда он убежал.

— Зачем?

— Мною двигала жажда мести. Мою младшую сестру в девять лет изнасиловал и убил приезжий садовник. Его поймали и судили, а через полгода он повесился в своей камере. Но чувство беспомощности, что я ничем не смог помочь свой маленькой Эме, жгло меня постоянно с того времени. Поэтому… Я просто поехал за этим подонком.

— Ты нашел его?

— Да, в старом рыбацком домике у берега озера. Вооружившись молотком, я вершил правосудие, каким видел его, как считал правильным. Я думал, что имею право на это. Я бил и бил, пока его голова не превратилась в кровавое месиво.

— А потом?

Майкл устало вздыхает.

— Сдался полиции. Рассказал, все как есть. Девочка выжила и сейчас у нее все хорошо. Большая семья и любящий муж. Тот мужчина оказался педофилом, полиция смогла доказать его причастность еще к трем случаям растления детей.

— Майкл, это настоящий ужас… — меня глубоко потрясают его история.

— Мне приписали состояние аффекта, и один полицейский сказал, что хоть меня и будут судить, но они мне благодарны. Такие твари, как он не должны жить.

— Тогда почему же ты искупаешь этот грех? Ты же вроде как убил преступника, плохого человека.

— Потому что я не имел никакого права убивать его. Даже педофила. Не я дал ему жизнь, не мне ее забирать.

Минут пять мы молчим. Я пытаюсь переварить полученную информацию, которая, к слову, меня ни разу не радует. Я, конечно, предполагала, что он не такой, как все, но чтоб настолько. Да он даже не человек.

— Сколько раз ты уже умер?

— Восемьсот тридцать два раза. Вчера был восемьсот тридцать третий.

— То есть…тебе осталось немного…смертей?

Майкл кивает и внезапно улыбается. Его улыбка дышит горькой отрешенностью и смирением.

— Еще немного, и я буду свободен. По-настоящему.

— Значит, если бы не ты, Боби меня убил бы? Я была бы уже мертва?

Снова кивает. Осознание, что еще сегодня я прошла по лезвию бритвы, разрежающей бытие на жизнь и смерть, пронзает мой мозг. Я могла умереть. Я должна была умереть. Мой Ангел Хранитель спас меня. Мой Майкл.

— Лишь боль приносит очищение. Искупление. Страдание раз за разом воспитывают дух и заставляют многое переосмыслить. Пройдя через все эти смерти, ты рано или поздно понимаешь, что ты готов. Что вины больше нет. Тебя простили. Ты простил себя сам.

— А я уж думала, что ты просто убил невиновного человека, ради…

— Прихоти? Я что, по-твоему, похож на маньяка? — он находит этот вопрос смешным, а я лишь дергано киваю. — Серьезно?

— Ну, когда я тебя первый раз увидела, то подумала, что от таких лучше держаться подальше.

— И как? — опять смеется. — Получилось «держаться подальше»?

— Очень смешно! Послушай, а что с реальными убийцами происходит? Я имею в виду с теми, кто убивает по прихоти.

— Таким не дают шанс исправиться. Их уже не поменять, их человеческая натура сломалась и дала сбой.

— Они попадают в ад?

— Не совсем. Они просто перестают быть. Великое забвение, бесконечная пустота и парящая без времени душа изгоя, терзаемая муками совести. Их не ждет ничего: ни света, ни конца, ничего.

Киваю, считая, что это звучит, как минимум, справедливо.

— Сколько лет уже ты умираешь?

— Больше пятнадцати. Обычно раз в неделю меня снова и снова убивают.

— Поэтому ты тогда ушел? В первый раз?

— Да, рана зажила, и я не мог больше оставаться у тебя, как бы мне этого не хотелось. Я должен идти дальше, должен искупить свою вину до конца.