Небольшого роста человек, стоя посреди собравшихся, рассказывает притчу. Это она вызывает у публики раскаты смеха. А оратор — его едва ли можно назвать этим именем — говорит обычным голосом, ничуть не повышая его, словно беседует с добрыми знакомыми:

— А было дело так: решили кошки и мыши отныне жить в мире и позабыть былые распри. «Пусть будет у нас конституция, и мы все ей подчинимся!» Сказано — сделано! Выбрали кошки восемь представителей, мыши — шесть, но тут мыши сказали: «Господа, все равно вы сильнее нас, так давайте же будем представительствовать поровну: нас восемь и вас восемь». Кошки согласились, но, как только стало шестнадцать представителей, кошки заявили: «Впредь мы будем обсуждать все вопросы отдельно от вас, а вы — от нас!» Оставшись одни, кошки тотчас постановили; «Принимая во внимание, что мышиное мясо вкусно и что мы поедали мышей в течение веков, — мы и впредь будем их пожирать!»

Притча имела большой успех. Посмеявшись вдоволь, Жак, Шарль и бондарь отправились туда, где еще какое-то зрелище вызвало скопление людей.

Подойдя ближе, они увидели, что малыш лет шести, прочно усевшись на плечи рослого носильщика Матьеза и свесив ноги ему на грудь, высоко поднял над головой небольшой кусок картона. На нем углем была выведена надпись:

ПРИГОВОР ФРАНЦУЗСКОГО НАРОДА:

выслать г-жу Полиньяк за сто лье от Парижа,

принца Конде — также, графа д'Артуа — также!

— Ну, и насолили же народу все эти принцы и графы, если против них восстают и младенцы! — сказал Шарль, громко смеясь.

И Жак весело ему вторил.

А бондарь добавил:

— Говорят, прошлого короля разоряла мадам де Помпадур, а эта самая госпожа Полиньяк разоряет не короля, а королеву. Она ее лучшая подруга и потому без счета строит себе особняки да замки, покупает драгоценности и наряды… Ей у королевы отказа нет. А денежки-то все равно те же, народные. Что король, что королева их тратит — все одно. Из карманов тех, кто работает, не разгибая спины…

— А брат короля, граф д'Артуа, — подхватил пожилой человек, стоявший рядом с Жаком, — только от своих домов и угодий получает в год свыше двух миллионов дохода. И все равно берет из королевской казны, как из собственного кармана. А принц Конде, тот… — Пожилой человек готов был продолжать свои объяснения, но шум и крики возле одного из кафе привлекли внимание друзей.

— Что там такое? Что за шум? Взглянем-ка!

Шарль потащил Жака за рукав к тому месту, где у столиков, вынесенных прямо в сад, под открытое небо, образовалась толпа. Пока они проталкивались, Жаку, который с интересом разглядывал всех окружающих, показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо. Мелькнуло и исчезло. Где-то он видел эти опущенные тяжелые веки?!

Друзья подошли ближе и увидели то, что сейчас завладело вниманием этой кучки парижан.

Окруженный плотно обступившими его людьми, стоял человек лет пятидесяти, судя по одежде — чиновник, с длинными волосами до плеч, с широким вздернутым носом, придававшим его лицу нахальное выражение. Настроение толпы было явно враждебное: пойманный человек, видно, сильно провинился.

— Похоже, что они хотят устроить самосуд над этим писцом! — сказал шепотом Шарль.

Но как тихо он ни говорил, а его услышал широкоплечий парень, оказавшийся рядом.

— Какой это писец! Это сыщик!

— Сыщик?! — воскликнули Жак и Шарль одновременно.

— Сейчас будем его бить! — предвкушая расправу с ненавистным доносчиком, сказал широкоплечий. — Ведь мы застали его на месте преступления. Он шныряет здесь всегда, со всеми заговаривает, ко всему прислушивается, а сам все примечает и наматывает себе на ус. А сегодня до такого нахальства дошел, что на глазах у всех вытащил записную книжку и давай писать. Мы выхватили у него листок, а там донос с описанием того, что говорил разносчик газет Тюрпен, продавая свои газеты! Сейчас мы ему покажем! — И широкоплечий сжал кулаки.

Но парню не удалось осуществить свои намерения. Только сейчас заметил Жак, что в последних рядах столпившихся людей стоит Огюст Адора. Пробивая себе рукой проход через толпу, Адора крикнул:

— Не стоит марать руки об этого мерзавца! Мы устроим ему наказание не столь жестокое, сколь позорное! Первым делом — долой платье, которое ему не пристало, его носят судейские, а они в основном честные люди! Но прежде спросим согласия у пострадавшего. Как ты, Тюрпен, согласен?

Тюрпен, малый лет тридцати, с широкой физиономией, расплылся в улыбке.

— Согласен! Я как все!

Предложение Адора понравилось. Десятки рук протянулись к сыщику. Когда же он, жалкий, дрожащий, остался в одном белье, Адора схватил со столика кафе картонное меню и на обороте его написал крупными буквами: «ДОНОСЧИК!»

Ему не пришлось объяснять, для чего нужна эта надпись.

Под громкий смех и улюлюканье толпы ее повесили доносчику на спину.

— Теперь прочь отсюда! — скомандовал Адора. — Да поскорей! Но берегись! Надписи не снимай, пока не дойдешь до дома!