— Так и должно быть, — сказала она. — Видел бы ты, сколько чар и заклинаний мы на него навесили, лишь бы он не попался римлянам.

Я долго отвечал на бесконечные вопросы, но, в конце концов, все же добрался до дома, чтобы поесть и отдохнуть. Дом встретил меня множеством старых и новых мелочей, носивших следы двух его хозяек. Женщины усадили меня на лавку, принесли воды сполоснуть лицо и ноги, дружно посокрушались над моей истрепанной одеждой. Все у них получалось слаженно и гармонично. Интересно, приходилось ли им ссориться без меня? Если что и было, по ним не скажешь.

Я с любопытством огляделся. Любой человек, даже если он недолго живет в каком-нибудь месте, оставляет на нем свой отпечаток, примерно так же, как потоки силы между землей и звездами оставляют следы на ладонях. Брига и Лакуту легко погрузили меня в милый беспорядок, в яркую домашнюю жизнь. Ткацкий станок, груды ткани, глина для посуды, новые одеяла, незнакомые домашние принадлежности, табуретки, горшки, детские запахи, клетки на стене для кур, корзины с яйцами и сетки с луком, на веревках под стропилами сушится одежда. О прошлом говорили только железная решетка очага и мой резной деревянный сундук.

— Есть новости о нашей дочери? — первым делом спросил я Бригу, откусив первый кусок ритуального хлеба.

— Нет. Но в годовщину зачатия друиды дали ей имя, Айнвар. Нашу дочь зовут Майя. Дочь земли.

Имя отозвалось во мне беззвучной музыкальной нотой. Правильное имя. Майя, дочь земли. Дочь Галлии.

— А что здесь делает этот паренек? — Я кивнул в сторону бывшего слепца. Он сидел, скрестив ноги, возле моего очага и ел мою пищу, как будто так и должно быть.

— У его матери опухоль в животе, — рассказала Брига. — Мы с Сулис лечим ее. Детей привели в поселок, раздали по домам. Его мы взяли к себе.

— Ну конечно, — с легким сарказмом сказал я. — Куда же его еще девать? — Впрочем, Брига не обратила на мой тон никакого внимания. — Сколько ему лет?

— Он — старший. Звать Кормиак Ру. Красный Волк.

Услышав свое имя, мальчик поднял голову, и я встретился с ним глазами. Я вспомнил, как держал его на руках в тот давний день и рассказывал про войну. Теперь ему оставалось всего несколько сезонов до посвящения. Впрочем, он же не из благородного клана. Я присмотрелся. Медноволосый, с глазами цвета льда, худой, на лице явно не мальчишеское серьезное выражение...

— Эти женщины под моей защитой, — неожиданно серьезно произнес он и вернулся к еде.

Да, имя у него подходящее... Я тихо спросил Бригу:

— Но ты же отправишь его потом к матери?

— Если она выживет. Там все очень серьезно, Айнвар. Она не сразу обратилась к целителям, а теперь может оказаться слишком поздно, даже если использовать омелу. Ты пришел вовремя. Завтра шестой день луны.

Я понял. Меня долго не было, я давно не проводил ритуалов в Роще, зато завтра смогу провести один из самых главных. Мы всегда срезали омелу строго в шестой день луны. Омела росла на разных деревьях, но редко приживалась на дубах. Когда мы находили ее там, то называли Дубовым Ребенком и обращались со всем почтением, воспринимая как особый дар Потустороннего. Отвар Дубового Ребенка, приготовленный особым, тайным способом, способен уничтожить даже тяжелую опухоль. Я не знал более сильного лекарства. А в Священной Роще омела венчала многие дубы. Мы очень экономно срезали омелу в Роще. Брали ровно столько, сколько было нужно, и всегда приносили взамен жертвы. Срезать растение следовало специальным золотым серпом под пение друидов. Пока длилась песня, кровь двух жертвенных молодых бычков должна проливаться на корни дерева. Если лекарство, изготовленное из Дубового Ребенка, принять вовремя, мать Красного Волка удастся спасти. Оно спасло многих до нее. А после ритуала я поговорю с друидами, пришедшими в Рощу, и постараюсь убедить их отправлять больше людей к Верцингеториксу.

Ночью, сидя у очага, я не думал о Верцингеториксе. Я следил за Бригой, хлопотавшей по дому, и чувствовал, как во мне нарастает жар, не имевший никакого отношения к огню в очаге. Мне казалось, что жена простила мою ошибку с дочерью. Во всяком случае, она ни словом, ни жестом не напоминала о нашем горе. Я лег на постель и раскрыл объятия. И Брига охотно прильнула к моей груди. Лакуту и Кормиак Ру делали вид, что их тут нет, как, впрочем, сделал бы на их месте любой наш человек, которому приходится делить дом с семейной парой. Каждый может накинуть на себя плащ невидимости, состоящий из подчеркнутого невнимания других обитателей дома. Брига тесно прижималась ко мне, и все же я не ощущал в себе должного огня. Не потому что я…

— В чем дело? — шепнул я ей на ухо.

— Ни в чем. Все в порядке, — быстро ответила она.

— Ты все еще сердишься на меня?

— Нет, конечно! Я рада, что ты жив, что ты вернулся.

— Но я же вижу: что-то не так...

— Ничего.

Причина была, и звали ее Майя. Пропавшая дочь тенью стояла меж нами.

— Я дам тебе еще одного ребенка, — прошептал я, входя в ритм с ее телом. Мне хотелось проникнуть в нее как можно глубже, словно там, в женской глубине я мог найти нашу Майю. Брига застонала и вцепилась в меня так, словно из отчаяния можно было сотворить новую жизнь.

Перед рассветом, когда я готовился петь гимн солнцу, ко мне подошел Кормиак Ру. Своим неожиданно взрослым голосом он сказал:

— Я найду твою дочь. Дай мне лошадь. Я смогу. Твои женщины думают, что я еще маленький, но они ошибаются.

Я посмотрел на его серьезное лицо в слабом свете разгорающегося восхода.

— Я вижу, что ты не ребенок. Но ты не сможешь просто пойти и найти ее, все не так просто. Ты понятия не имеешь, что творится за нашим частоколом, там, в большом мире.