Дождавшись, когда последняя колонна римлян исчезнет из вида, Верцингеторикс напал на лагерь, где оставалось немногим больше двух легионов. Галлы накатывались волна за волной, не давая оборонявшимся передышки. Сражение оказалось неожиданно ожесточенным, с тяжелыми потерями для обеих сторон. Земля вокруг Герговии почернела от людей и их крови.

Я поздно понял, что место мое не здесь, а в Священной Роще арвернов. Я мог бы провести нужные ритуалы и помочь нашим воинам. А здесь от меня толку не было. С досады я пожаловался Риксу, упустив из вида, что сейчас его занимает только битва.

— Плюнь ты на свои жертвы! — заорал он. — Мы победим вот этими руками, — он потряс своим здоровенным мечом, — а не какой-то сомнительной магией!

Так бывает всегда, подумал я. Победители считают, что добились победы только своей собственной доблестью, а вот в случае поражения самое время поискать виноватых где-нибудь на стороне.

Сражение продолжалось. Грохот оружия и крики неслись со всех сторон. Мы не дали римлянам времени установить палатки для раненых, поэтому на закате, когда наши целители вышли собирать своих, Рикс приказал им брать и раненых римлян. Они тоже нуждались в лечении. Видимо, им двигало то же самое желание, которое заставило меня помахать на прощание Цезарю. Мы были кельтами, людьми чести.

Прибыл отряд Литавикка и князь попросил укрыть его в стенах крепости. Стражи отвели его в шатер Рикса, и он тут же послал за мной.

Когда я вошел, Литавикк сидел на пне возле шатра, широко расставив колени и с удовольствием щурясь на солнце. Похоже, в какой-то момент он уже считал, что больше не увидит его. Типичный эдуй, широкоскулый, и слегка косоглазый, как многие горцы.

— Цезарь обогнал нас недалеко от Алье, — говорил он Риксу, когда я присоединился к ним. — Мы уже вошли на земли бойев и искали римлян. Мои люди обезумели от гнева. Я разослал гонцов, чтобы они рассказали нашим соплеменникам о бойне, чтобы убивали любых римлян на земле эдуев. Но Цезарь сам догнал нас. Он умный. С ним были те самые всадники, которых мы считали казненными за измену. Когда мои люди увидели их живыми и невредимыми, они побросали оружие. Цезарь быстро убедил нас, что мы стали жертвой обмана. Люди опасались, что теперь-то он точно накажет их за дезертирство, но вместо этого он произнес целую речь о прощении и дружбе. Люди ему поверили и готовы были, словно собаки, жаться к его ногам. Но я-то не дурак! Понятно, что ни мне, ни моим братьям нечего надеяться на прощение. Мы не стали ждать, когда удавка затянется у нас на шее, воспользовались общей суетой и ушли. И теперь просим у вас защиты.

— У вас будет и защита и наша благодарность, — ответил Рикс. — Ваша помощь очень нужна. Особенно теперь, когда Цезарь разделил свою армию.

— Много римлян падет в земле эдуев, — заверил нас Литавикк. — Мои гонцы свое дело знают. Люди услышат о жестокостях римлян. Они не станут ждать доказательств. Ни один римский чиновник или торговец не уйдет! Их порвут на куски, а собственность приберут к рукам. А к тому времени, когда обман вскроется, римлян в моей стране станет существенно меньше.

— Здесь тоже, — сказал Рикс, прислушиваясь к грому продолжавшейся битвы.

Цезарь вернулся из погони за десятью тысячами, приведя с собой меньше половины. Он нашел оставленные легионы в самом плачевном состоянии. Когда он выехал осматривать поле битвы, его встретили огромные стаи мух.

А вот наши ряды все росли. Новобранцы приходили ежедневно, даже из Аквитании. Цезарь понес не только боевые потери. Доверие к нему со стороны эдуев было безнадежно подорвано. Он даже не решился вернуть в лагерь разубежденных эдуев. Конечно, его люди пытались погасить растущее восстание, но сухую траву легко поджечь, и очень не просто потушить. Восстание уже ширилось, втягивая в себя все новые племена, и вскоре римлянам придется плохо даже на тех землях, которые они считали полностью замиренными.

— Как думаешь, — говорил мне Рикс, — ему же придется отступить? Самый очевидный шаг — идти в Провинцию и собирать подкрепления.

— Цезарь редко делает очевидные шаги, — отвечал я. — Не верю, что он готов уйти.

Цезарь вовсе не был обескуражен, я знал это точно. Я наблюдал за полетом птиц над его лагерем и слушал землю на поле битвы. Несмотря на недавние потери, Цезарь полагался на доблесть и дисциплину своих людей. Он считал, что ему и так хватил сил одолеть нас. Следовало принять меры, чтобы увеличить его потери критическим образом. Я предложил Верцингеториксу новый план.

Днем толпа оборванных воинов подошла к римскому лагерю. Они изображали дезертиров из армии свободной Галлии. Для большей убедительности они подробно рассказали римлянам об окрестностях и указали слабые места в нашей обороне. Тем временем Рикс отвел войска с вершины холма, дававшего нам стратегическое превосходство, и якобы открыл дорогу прямо к горе, на которой стояла Герговия.

Ночью легионы Цезаря двинулись к опустевшему холму. Рассвет застал их на подъеме. В этот момент наши войска ринулись в атаку. Из леса выходили все новые когорты римлян и наши люди постепенно отступали, позволяя врагу шаг за шагом продвигаться вперед. Но каждый из таких шагов давался им немалой кровью. Склон холма затруднял наступление. Примерно на полпути к вершине Гобан Саор соорудил хитрый каменный барьер высотой в рост человека. Он огибал холм по всей ширине.

Очень много римлян пало от галльских копий при попытке преодолеть эту преграду. Но мы продолжали их заманивать, и даже позволили захватить несколько наших маленьких лагерей с другой стороны. Это чуть не кончилось плохо для короля нитиоброгов. Он едва успел сбежать. Как он рассказывал нам позже: «Мне пришлось полуголым скакать на раненой лошади!» При этом король хохотал, радуясь, что остался жив.

Римляне продолжали наступать. Мы продолжали сдавать свои позиции, разжигая их аппетит.