Пользуясь тем, что шиитские паломники из России «никаких документов не имеют», говорится в одном из донесений российских дипломатов из Багдада, «и персидские, и турецкие власти, особенно последние, чинят на глазах консульства такие злоупотребления, которые не могут быть допущены без ущерба его авторитету» (151).

По подсчетам российских дипломатов, «пилигримы из России оставляли в караван-сараях Турции и Персии более 1 000 000 рублей» (152). «Убытки, чинимые беспаспртными паломниками государству», были, как сообщали наши посольства, тоже немалыми. Прямой ущерб казне от «неизысканных консульских сборов» только в Багдаде оценивался ими в 13 500 рублей золотом (153).

«Это, впрочем, — лишь одна сторона вопроса, — сообщал консул Н. Панафидин. — Гораздо важнее по своим последствиям может быть тот вред, который беспаспортные паломники в состоянии нанести всему Отечеству в те годы, когда, по санитарным соображениям, паломничество бывает воспрещено; и когда, несмотря ни на что, наши паломники не только являются сюда тысячами, но даже при возвращении на родину увозят с собой трупы ... Между тем, паломнические караваны... служат одним из каналов-распространителей инфекционных болезней на всей линии движения... Принимая во внимание, что следование наших паломников совершается... в различные местности Кавказского края шестью различными путями, ... зараза может быть перенесена одновременно в различные пункты Империи...» (154).

Особое внимание в донесениях российских дипломатов акцентировалось на намерениях Англии «возбудить и обуздать религиозный фанатизм жителей Закавказья, а также ряда районов Средней Азии» в целях реализации «подрывных замыслов в отношении России».

Для того чтобы «контролировать поток паломников» и не допускать «оказания враждебного влияния на них со стороны Англии», консульству России в Багдаде в 1900 г. было предписано «поддерживать в Кербеле и Неджефе, в главных местах поклонения шиитов, своих агентов» (155).

Паломники-шииты из числа русскоподданных прибывали из Российской империи в Неджеф и Кербелу из Закавказья, а также из «Самаркандской и Ферганской областей Туркестанского края, и из Бухары». Паломничество, читаем мы в донесении консула в Багдаде А. Орлова от 24 апреля 1910 г., продолжается круглый год. «Однако апогей его приходится, как правило, на конец года. В это время — в зависимости от урожая в Закавказье — через Багдад и Казмейн проходит от 6 до 9 тысяч паломников. Точных цифр привести нельзя, так как большинство паломников прибывает или без заграничных паспортов, или с персидскими паспортами и паломническими пароходными свидетельствами, выдаваемыми на границе за 1 пран» (156).

Пытаясь упорядочить передвижение мусульман-шиитов и лишить Турцию и Англию возможности использовать паломничество в качестве инструмента в их противостоянии России в Азии и на Востоке, российское правительство «установило на границе для прохода паломников три специальных пограничных заставы: в Джульфе, Баку и Астаре» (157).

«Главными маршрутами шиитских паломников из России, пролегавшими до Ханекина по территории Персии, были следующие:

Ардебиль — Хамадан — Керманшах — Ханекин (45 дней).

Белясувар — Тавриз — Керманшах — Ханекин (30 дней).

Баку — Энзели — Решт — Казвин — Керманшах — Ханекин (ок. 30 дней)».

За проход персидской территории с паломников взималось по «16 кранов пошлины топрак-бастш». От Ханекина путь паломников из России «пролегал по землям Турции — через Кизилар-бат — Шахрабан — Бакубу — Самарру (посещение этого места паломниками тоже считалось обязательным) — и дальше на Кербелу и Неджеф». Возвращались пилигримы теми же маршрутами.

Паломничество совершалось обычно группами, численностью до 100 человек, под предводительством чуашей, то есть, по словам А. Орлова, «опытных людей, несколько раз побывавших уже в священных городах и сделавших сопровождение паломнических караванов своим ремеслом» (158). Часто сын «состарившегося чуаша, — сообщает русский дипломат, — сам становился чуашем». В круг его обязанностей входило «не только указывать путь паломникам, но и защищать их от нападений, содействовать в сношениях с властями, подыскивать удобные места для ночлега и приискивать... пропитание». Заботы о паломниках «начинались для чуаша еще в России». «Он объезжал крестьян-шиитов, проживавших в отдаленных от губернских и областных центров местах, собирал у них прошения о выдаче заграничных паспортов и другие необходимые для этого документы, и по ним выправлял заграничные паспорта. За что получал, конечно, проездные деньги и вознаграждение». Однако такие «предусмотрительные чуашш», как их называет А. Орлов, встречались нечасто. Обыкновенно это происходило следующим образом: чуаш приезжал на базар, в село или в город, объявлял, что завтра или послезавтра он отправляется на поклонение шиитским святым местам и произносил зажигательную речь, приглашая присоединиться к нему всех «страждущих и ищущих спасения». Под влиянием речи «наиболее впечатлительные слушатели» поспешно «ликвидировали свои дела», прощались с домашними, и на следующее утро являлись в указанный чуашем сборный пункт. Заграничного паспорта ни у кого из них, конечно, не было, но они полагались «на опыт чуаша, который сумеет провести их через границу и без паспорта»(159).

Пересечение беспаспортными паломниками границы происходило, по описанию А. Орлова, следующим образом. Те, у кого они имелись, старались «отвлечь внимание пограничной стражи расспросами о месте, где разрешено проходить границу паломникам», а те, у кого паспортов не было, «скрыто пересекали тем временем границу, в том числе переправляясь и через Араке. Успех перехода границы зависел от бдительности стражи». Случалось, и нередко, «когда из 10-12 человек переплыть реку удавалось двум-трем; остальные либо тонули, так как не умели плавать, либо гибли под пулями пограничной стражи» (160).

«Строго фиксированной платы за свой труд», сообщает А. Орлов, у чуашей не было. Вместе с тем, «приводя партию паломников в тот или иной хан, на ночлег, указывая паломникам ту или иную лавку», где они могли дешевле приобрести все необходимое, «служа посредниками между паломниками и персидскими и турецкими правительственными агентами», они не только «даром кормились в пути», но и получали вознаграждения. Притом и от заинтересованных содержателей ханов, и от лавочников, и от чиновников. Кроме того, в целом ряде населенных пунктов на пути к Святым местам, где по установившейся традиции «чуаши совершали молитву, им на ковер всякий паломник бросал, что мог: от 1 крана до 20 рублей». Затем, возвращаясь из паломничества, «чуаши обыкновенно опережали паломников и везли от них радостные вести родственникам о благополучном завершении паломничества, за что также получали вознаграждение уже от благодарных родственников».