— Нет, в самом деле, человека здесь кто-то убил да и закопал. Побывал кто-то до нас… А я думал нервы у вас крепкие. Ну, не буду, не буду.

— Почему же, хоть и жутко, а интересно. Шкелет, значит, вместо самородков-то?

— Скелет, — подтвердил Виноградов. — Но вы дальше послушайте. Нам в том месте необходимо было продолжать копать. Перенесли мы останки вон туда, к пригорку, захоронили, а там, где лежал этот несчастный, один за другим самородки стали попадаться. Некрупные, правда. Будто нарочно кто могилу ему золотом выстелил.

Старший конюх, бледный от волнения, молча смотрел на инженера, а в уши било одно слово: золото, золото, золото.

— Больше пуда сразу взяли самородков, — продолжал Виктор Афанасьевич. — Убил кто-то беднягу, да и заставил мертвого золото стеречь, — он пристально посмотрел на Сыромолотова и медленно повторил: — Убил и заставил золото стеречь…

У Егора Саввича пересохло в горле. «Всех бы вас поубивать, окаянных. Из рук золото вырвали. Сразу пуд… А сколько его еще тут, в земле-то. И ведь мое, мое золото. Ну погодите, дайте только срок…»

— Жарища какая. Красавица, водица у тебя найдется? Страсть, как пить охота.

— Чаю хотите? — спросила Ксюша. — У нас чай от завтрака остался, холодный, правда.

— С превеликим удовольствием выпью.

Ксюша принесла кружку чаю, и Егор Саввич стал с жадностью пить, расплескивая на бороду.

— Пойду я, — сказал, вытирая толстые губы рукавом. — Бывайте здоровы.

— Спешное дело? — губы Виноградова кривила еле заметная улыбка, а глаза смотрели холодно и внимательно. — Оставайтесь обедать. Никита Гаврилович со Степаном Дорофеевичем скоро придут. Они на Безымянной.

— Благодарствую. С удовольствием бы остался, да мне ведь сегодня же и домой попасть надо. Так, может, наказ какой передадите? Прислать чего, может?

— У нас все есть, а Майскому я только что отправил письмо. На Холодный-то вы зачем едете?

— Сестра там у меня сродная. Прихворнула старуха, навестить просила.

— Тогда не смею задерживать.

Сыромолотов оглядывался, ища фуражку, забыв, что потерял ее, когда бежал к лужайке.

— Так я пойду. Кланяйтесь от меня Степану Дорофеевичу с племянничком.

— Непременно, непременно.

Егор Саввич повернулся и пошел, слегка раскачиваясь, похожий на медведя, вылезшего из берлоги. Опираясь на черенок лопаты, Виноградов провожал взглядом его широкую спину.

— Вот артист! — ухмыльнулся Сашка, повернув веселое, все в веснушках, лицо к инженеру. Он недолюбливал старшего конюха. — Напужать, говорит, хотел. А чего нас пужать-то? Мы не пужливые.

— Артист, — согласился Виктор Афанасьевич. — Талантливый. Ехал на Холодный, а завернул к нам. Давай, Сашок, поковыряем еще немного.

И он с силой вонзил лопату в мягкую, податливую землю.

А Егор Саввич, уйдя за деревья, обернулся и, подняв кулаки, в бессильной ярости погрозил тем, кто работал на лужайке.

— Воры! Сволочи! Голодранцы проклятые. Ну, погодите! Мое, мое золото. Из рук вырвали. Пуд!.. Ах вы… — он нехорошо и длинно выругался. Пошел дальше, бормоча угрозы и проклятия, задыхаясь от злобы и сознания собственного бессилия.

Черная, поблескивающая лаком эмка затормозила у здания горкома партии. Серый шлейф пыли, поднятый колесами, медленно оседал на дороге.

— Подожди меня здесь, Паша, — Майский надавил на никелированную ручку, и она опустилась, мягко щелкнув замком. Дверца распахнулась. — Я постараюсь не задерживаться.

Шофер Паша Ильин кивнул.

— Вы не торопитесь, товарищ директор. Я пока машину оботру да мотор посмотрю.

Александр Васильевич поднялся по широким гранитным ступеням. В просторном вестибюле было прохладно.

Темно-красная ковровая дорожка заглушала шаги. Вдоль всего коридора на большом расстоянии одна от другой были видны обтянутые черным дерматином высокие двустворчатые двери с массивными бронзовыми ручками. На каждой двери одна-две таблички с фамилиями работников комитета партии: заведующих отделами, инструкторов, секретарей.

Он еще не дошел до первого секретаря, как дверь его кабинета открылась, и оттуда стали выходить люди, переговариваясь и закуривая. Видимо, только что кончилось какое-то совещание. Александр Васильевич подошел к девушке, быстро печатавшей на машинке, намереваясь узнать, может ли его принять сейчас первый секретарь, и увидел Земцова. Он разговаривал с человеком в полувоенной форме. Петр Васильевич тоже увидел директора прииска и приветливо кивнул.