— По грехам воздастся им.

— Воздастся, только выходит, что латиняне про нас все знать будут, а мы про них ничегошеньки.

Похоже, пронял я митрополита, задумался он и наконец буркнул:

— Никаких денег не хватит! Вот сколько Никула на все это серебра извел?

— Очень дешево, — защитил книжные сокровища Григорьев. — По случаю скупает, многие, кто от турок бежит, за бесценок продают.

Митрополит помолчал, взялся за наперсный крест, а потом короткой медной палочкой ударил в начищенное било. На звук гонга немедля явился иподиакон.

— Книги перебрать, богословские сочинения отложить, — распорядился Герасим.

Дождавшись, пока служители унесут книги и на их место, повинуясь повелительному жесту, поставят кувшины с квасами, владыка спросил:

— Что еще Никула пишет?

— О церковных нестроениях пишет, о спорах митрополита Эфесского Марка с Георгием Гемистом, — доложил Феофан.

Насколько я могу судить, у византийских императоров сейчас один свет в окошке — возможная уния с Римом. И они ее пробивают всеми силами, несмотря на явное сопротивление народа и низового клира, ибо никаких других способов отстоять Константинополь от турецкого натиска не видят.

— Василевс Иоанн Палеолог послания папе шлет, умоляет ускорить собор, на коем унию обсудить.

— А патриарх? — не преминул поддеть я.

— Отец наш, патриарх Иосиф, к горю всех православных христиан, василевса в том поддерживает. Брат Никола пишет, что древлеречивые правители...

— Кто?

Что митрополит, что Феофан укоризненно на меня уставились, но объяснил только последний:

— Палео Логос, древлеречивый.

Черт, опять греческий! Учиться, учиться и учиться. Клирики тем временем углубились в только им понятные расклады между католиками и православными, высчитывая, какие иерархи могут поддаться унии и как противостоять натиску с запада. Помянули и войну в Литве — причем Герасим, в отличие от своего давнего нежелания ехать из Смоленска на Москву, нынче, наоборот, всячески радовался, что сумел выскочить из заварухи и осесть в относительно спокойном месте.

Там же, трудами Дмитрия, все четче вырисовывался раздел великого Княжества Литовского на две части. Как минимум, Торопецкое княжество, Витебск и Смоленск уже можно считать отколовшимися, да и Верховские княжества точно из-под Литвы уйдут. А при хорошем раскладе, шансы на который после разгрома Сигизмунда у Вилькомира весьма высоки, Свидригайло может прибрать северские земли, Брянск, Мстиславль, Друцк и... и очень хочется, чтобы не потерял Полоцк. Это же какие интересные расклады, а? Надо бы завтра съездить на Пушечный двор, посмотреть, что можно еще Шемяке в подмогу отправить.

— В том на Господа вседержителя, нашего помщника и защитителя, уповаем, — внезапно возгласил митрополит, широко крестясь на иконы, — и паки молимся.

Ага, это они закончили внешнеполитические обсуждения.

— А еще брат Никула пишет, что из бежавших от турок выбрал трех учителей и скоро к нам отправляет.

И разговор плавно перешел в обсуждение школы, где училось уже четыре десятка отроков и назревал первый выпуск. Я там внедрил практически Болонскую систему — тем, кто освоил письмо-чтение-счет, но тормозил на более серьезных науках вроде риторики или геометрии, присваивали звание княжеского (или митрополичьего, смотря по распределению) писца и отправляли на службу. Серьезное ускорение у нас получилось после того, как я в некий момент осознал, что Дима геройствует в будущей Белоруссии — а белорусский язык «как слышеца так пишеца». Этот подход я и внедрил, благо никакой кодификации и устоявшейся грамматики русского языка нет еще и в помине. Более того, в двух соседних монастырях могут писать весьма по-разному — в зависимости от предпочтений игуменов или переписчиков, температуры воздуха, оттенков лунного света... Вот я и придумал «московскую скоропись», для которой выкинул из кириллицы лишние и дублирующие буквы вроде ижицы, омеги и фиты, зато ввел знаки препинания — точку и запятую. С последними, кстати, пока большие проблемы, лепят щедрой рукой куда ни попадя. Ну да ничего, устоится практика, напишет какой будущий книжник грамматику, и все у нас с запятыми будет хорошо.

Герасим, да и Феофан долго отпирались от такой системы, но в конце концов мы сошлись на том, что богослужебные книги нужно переписывать со всеми этими каппами и двойными ятями, а для повседневной корреспонденции и хозяйственных записей хватит и московской скорописи.

— С нового года[i] всем пастырское наставление разошлю, — Герасим вынул из стопки исписанный лист и показал его нам. — Обителям, в коих боле восьми десятков насельников, писцовые и чисельные сколии открыть. Обителям же вдвое меньшим отроков в большие на учебу посылать, а еще лучше, прямо на Москву, к Спасу Андрониковскому.

— Отче, а сколько учеников должно быть в сколии? — немедля вопросил Феофан.

— По способности каждой обители, — задрал острую бородку митрополит.

— Эээ, нет, кир Герасим! — возразил я. — Так не сладится, у всех должен быть твердый урок. А коли не будет — отопрутся тем, мол, никакой возможности нету и такую докуку с себя снимут.

Митрополит задумался, похоже, он даже не помыслил, что его наставление допускает такой подход. А я твердо знал, что приказ должен быть максимально конкретным и в идеале не оставлять исполнителям пространства для трактовок, а то они такое натрактуют!

Посчитали, покумекали и сошлись на том, что учить надо хотя бы по пять ребятишек. Лиха беда начало, монастырей у нас сильно больше сотни, начнем с выпуска тысячи человек в год, а там и нарастим. По способности.

И только я решил, что все и начал вставать, чтобы бежать дальше по своим по княжеским делам, как Герасим усадил меня обратно взмахом руки и, секунду помедлив, обрадовал:

— Евфимий к нам на поставление грядет, и надобно, чада мои, как его встретить помыслить.

Оппаньки, а вот это нежданчик и серьезный внешнеполитический прорыв. Евфимий у нас — нареченный архиепископ Новгородский, то есть не совсем настоящий, а вроде исполняющего обязанности. Ну как у нас Иона «в святейшего митрополита» был, пока Герасим не приехал.