Ладно, если они не придут через час, он пойдет им навстречу, и если не встретит, то, во всяком случае, разузнает, что с ними и куда они запропастились. Но тогда оружие останется без присмотра. И потом, куда идти на ночь глядючи? И напрасно это он разволновался. Ведь в случае чего один-то — или Инари, или Олави — добрался бы к нему.

Да что там, утро вечера мудренее. Если они и к утру не придут, тогда действительно случилась катастрофа. И что же тогда надо будет делать? Ну, тогда будет виднее.

И Лундстрем стал устраиваться на ночлег. Он постлал под одеяло ветки и сам накрылся шерстяным одеялом Олави. Он долго не мог заснуть, думая все об одном и том же, и деревья, колеблемые пламенем, казались ему похожими на старинные чудища, о которых говорится в детских сказках.

Спал он настороженно и несколько раз просыпался; ему казалось, что хрустит валежник, что пришли, наконец, долгожданные товарищи.

Но никто не приходил.

Наступил холодный туманный рассвет.

От росы одеяло отсырело и стало тяжелым.

Солнце нехотя вставало где-то на краю земли, и Лундстрему стало вдруг ясно, что товарищи провалились.

Идти их выручать? Тогда можно самому попасться. Надо оставить оружие, и уже налаженный транспорт погибнет. На кой прах его выкапывали, перевозили, для чего тогда Инари нырял в холодную воду?! Нет, нельзя отходить от оружия. И тут ему пришла в голову блестящая идея.

Ведь решали товарищи, если не достанут лошадей, перетаскивать транспорт на своих спинах, а если так, то почему же он один в крайнем случае не сумеет этого сделать!

Правда, это будет в три раза медленнее, даже, может быть, немного дольше, потому что у Олави спина шире и сильнее, чем у него, но все-таки он это вполне может сделать. И по карте путь прочерчен, и он знает, кому передать транспорт. Фамилию Сунила он затвердил еще давно.

И если он это сделает… нет, не если, а когда он это сделает, Инари и сам Коскинен проникнутся к нему уважением и скажут: «Да, Лундстрем, ты сделал большое дело».

А если вдруг Инари убит и никогда, никогда он его не встретит и не сумеет до конца оправдаться перед ним? Руки Лундстрема опускались, и он шептал:

«Нет, Инари должен быть обязательно жив, а если он убит, тогда… тогда я, когда перетащу транспорт, сам все расскажу Коскинену, и про Хильду тоже, и он наверняка все поймет. Значит, надо приступать к делу».

Лундстрем подымает связку винтовок. Он решает так:

«Я пронесу эту связку винтовок три километра, потом приду за другой, и так до ночи перетащу все на три километра. Все дело сделаю в десять, самое большее — в двенадцать дней.

Дольше, чем рассчитывал Коскинен, но что же делать!»

Он набивает мешочек едой: лепешки некки-лейпа, несколько вяленых рыб, полтора кило сахару, щепотка соли и горсть кофе. Он увязывает все это в свое шерстяное одеяло, сверток прилаживает ремнем как противовес связке винтовок и бодро взваливает груз на плечи.

Не очень тяжело — всего около двух пудов.

Лундстрем идет по тропинке и насвистывает свой любимый мотив.

Скорее бы все это дело сделать! Это правильный расчет — нести груз три километра, а не километр: меньше времени и силы уйдет на опускание, поднимание, перегрузку.

Тропинка спокойно подымается в гору, идти уже не так легко, как казалось раньше, и к тому же режет плечо ремень. Надо бы его заново приладить. Нет, впрочем, это будет лишняя перегрузка. Лучше пронести все прямо три километра, а там и поправлять.

Как приятно видеть березки!

Вот и отлично, тропинка не петляет, она идет прямо и ведет уже вниз, можно наддать ходу.

Лундстрем идет быстрее, груз гонит вниз, а тут ноги его начинают завязать в болоте. Под кеньгами неприятно хлюпает вода, и сразу ногам делается прохладно.

Вот это уже ни к чему. Приходится вытаскивать уходящие в мох ноги, идти делается труднее. Пожалуй, не стоит идти прямо по трясине, которая не хочет сразу отпускать ноги. Надо перепрыгивать с кочки на кочку, а кочки покрыты кустами багряной брусники. Ягоды гоноболи осыпаются, а кеньги Лундстрема беспощадно их давят. «Впрочем, если нагнуться и набрать горсть ягод, можно освежиться», — думает Лундстрем, но решает проделать это на обратном пути, когда придется идти порожняком.

«Вот я уже и прошел с полпути… Нет, зачем же обманывать себя! Пройдено не больше километра. Все-таки это приятно, что здесь еще растет береза».