Когда она уходила, бережно держа в руках полученное, он следил за нею, но она исчезла, потерявшись в толпе. Он подумал: как это он раньше не видел, что она так некрасиво ставит ноги носками внутрь и смешно приподнимает плечи.

— Нам все равно нечего будет здесь делать, работа ведь прекратится, — говорят те, кто не записался в батальон.

— Тогда пойдем вместе, сразу же вслед за отрядом.

— Батальон, стройся!.. — гремит команда.

Командует Инари:

— В две шеренги!.. Мы разобьемся на роты, а затем закусим; потом несколько часов военной учебы. Вечером уходим, — говорит он Олави.

Олави утвердительно кивает головой. Он помнит. Он сам был в бане, где вырабатывался план.

— И да здравствует красный партизанский батальон лесорубов Похьяла!

С медным котелком за плечами Анти шел не торопясь и опоздал на собрание.

Еще не доходя до господского дома, он узнал от знакомого лесоруба, бывшего в свое время в финском легионе, что собрание заканчивается. Легионер не стал долго разговаривать с Анти, потому что торопился. Ему было поручено доставить обращение к лесорубам, составленное Коскиненом, на соседние лесоразработки конкурирующей фирмы «Итеборт». Он спешил.

Когда Анти подошел к дому господ, перед домом на утоптанном, плотном снегу стояла большая шеренга — вооруженные парни — по два человека в ряд.

Список читал Лундстрем. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Коскинен.

На правом фланге стоял Инари.

— Иди получать жалованье и паек, а потом становись в строй! — крикнул Анти знакомый парень по бараку.

Он был отличнейшим лыжником и поэтому тоже уходил с листовками и известиями на соседние пункты разработок. Здесь требовалась прежде всего быстрота.

— Эй, Котелок, становись в строй! — крикнула ему Хильда.

— А кто здесь — белые или красные? Я к белым не хочу!

— Становись, говорят!

И Анти стал в ряд. Но сначала он снял лыжи и аккуратно прислонил их к сосне.

«Как в восемнадцатом году», — весело вспомнилось ему.

Уже разбивка кончилась.

Медный Котелок — Анти — попал в первую роту. Командовал первой, самой маленькой и передовой ротой Инари. Здесь были собраны люди, бывавшие в боях.

Всего же было организовано три роты.

Унха был правой рукой, первым взводным Инари. В первый же взвод попали и Каллио с Сунила. Они были довольны.

Но дальше пошло обучение военным приемам, это было труднее.

Инари и Унха Солдат, собрав около костров своих ребят, объясняли им взаимодействие частей и устройство винтовки. Унха самого смущал затвор японской винтовки и странное устройство ее магазина.

Русскую же винтовку он знал наизусть — даже и то, сколько весит мулек, потому что солдатские остроты царской армии перекочевали к соседям.

Да, русская винтовка была более понятна для Инари. Но если счастливый случай подкинул японское оружие, надо бить врагов из него!

— Самое главное — это то, что оружие есть! — деловито сказал Инари.

Олави и Лундстрем объясняли другой группе устройство винтовки.

Олави командовал обозом, и ему надо было распорядиться, чтобы сначала шли акционерные лошади, а потом частные, надо было выяснить, сколько женщин могут передвигаться пешим порядком.

Лундстрем должен был находиться все время при Коскинене.

— Эй, Унха, у меня затвор не открывается, примерз, должно быть! — волнуется Сунила.

Унха всполошился.

— В этих местах такое случается, — говорит он и берет из рук Сунила винтовку.

— Товарищ партизан, — говорит Инари, — так с командирами разговаривать нельзя. Надо говорить: товарищ командир или товарищ Унха!

— Да как же у тебя затвор откроется, когда ты рукоять не повернул? — вспыхивает Унха. — Ведь я уже показывал: нужно поднять рукоять и потом только отводить ее на себя.

И тут же Унха просиял: он понял, что покрышка на затворе ни к чему; ее можно просто снять и бросить ко всем чертям. Он так и сделал. С чувством облегчения снимает он эту дурацкую покрышку (а как она нужна на морских берегах или у сопок — спасение от песчинок, стирающих механизмы) и далеко отшвыривает ее прочь. Теперь все прояснилось. Он помогает это сделать и другим.

Анти набирает снег в котелок и ставит на костер.

После завтрака снова учение.

Около самого господского дома лопарь замедляет ход своего оленя, и нарты круто останавливаются. С них скатывается жирный, чисто выбритый человечек с двумя огромными, туго набитыми портфелями.