Он словно не замечает необычного в это время дня оживления на площадке перед домом, не замечает разложенных беспорядочно костров и ящиков с салом посреди площадки, на утоптанном снегу. Или он никогда здесь не бывал? Нет, бывал.

Двое его узнали. Они бегут к крыльцу. Навстречу ему из дома выходит Коскинен.

— Да ведь это разъездной кассир!

Он привез деньги для выплаты заработка, не полностью, правда, всего лишь за две недели.

— Здравствуй, — говорит Коскинен кассиру.

Но тот весело спрашивает:

— А где управляющий?

— Старый арестован, новый вот он — я.

И с этими словами Коскинен вытаскивает из-за пазухи револьвер.

— Господа, караул, господа, грабят! — кричит изо всех сил кассир.

Олень нервно поводит ушами. Лопарь равнодушно смотрит на неожиданную картину. Кассир, очевидно, ожидает помощи, ведь это не глухой переулок. Здесь у костров ведь больше сотни людей. Его ошарашивает громкий смех.

Он оглядывается. Совсем вплотную подходит к нему Лундстрем и спрашивает у Коскинена:

— Товарищ начальник, куда нести деньги?

Тогда кассир понимает, что все пропало, зажимает под мышками тугие портфели и уже настойчивым шепотом не то спрашивает, не то умоляет:

— Вы мне дадите расписку?

— Это, конечно, можно. Сколько здесь?

— Сто пятьдесят тысяч марок, — лепечет кассир.

— Расписку получишь через час. Запри его с другими, — приказывает Коскинен Лундстрему и кричит: — Задержите его скорее!

Лопарь вскочил на нарты и ударил оленя.

— Стой! Будем стрелять!

Лопарь останавливается и покорно поворачивает нарты.

— Не надо меня стрелять. У меня марок нет. У меня пенни нет. Один только олень.

— Да не нужны нам твои деньги, — морщась, говорит Лундстрем.

Он успел запереть кассира в комнату к управляющему.

— Не нужны нам твои деньги и твой олень. Только ты не смеешь выехать отсюда раньше нас. Уедешь завтра утром. Понял?

Лопарь молчит. Он ничего не понял, ему страшно, что убьют его сокровище, его оленя. К нему подходит Ялмарсон и что-то шепчет. Лопарь, не произнося ни слова, отходит от него.

Когда Анти, закусив, чистит свой медный котелок и разговаривает с другими ребятами, к ним подходит Ялмарсон.

— Неужели вы, ребята, пойдете куда-нибудь отсюда в такую холодину? Ведь замерзнете по дороге.

— Брось шутить, купчина, — смеется Каллио, — всюду, где есть дерево и спички, нам будет жарко.

— Когда явится полиция, плохо придется вожакам, — продолжал свое Ялмарсон. — Ведь это же был форменный грабеж, с кассиром-то!

— Что, грабеж? — изумляется Сунила. — Это что мы получили свой заработок за две недели? Да нам причитается больше чем за месяц.

— Ты забыл про долги, — вступает в беседу Сара.

— Вот, вот, — степенно обрадовался Ялмарсон. — И потом я твердо убежден, что наша социал-демократическая партия будет категорически против такого бессмысленного действия.

Да, Ялмарсон зарапортовался, он не заметил того, что, обходя костры, Коскинен подошел к ним и внимательно, глядя на Ялмарсона, пытался что-то припомнить.

— Какая социал-демократическая партия против? — взорвался он. — Германская, Носке? Которая допустила, чтобы кайзеровский сапог растоптал нашу революцию и уничтожил десятки тысяч наших товарищей? Шведская, может быть? Которая допустила шефа персидской полиции Ялмарсона с его черной бригадой топтать нашу родную рабочую Суоми? Или, может быть, наша финская социал-демократия Таннера, та, которая принимает парады шюцкора, та, которая одобряет расстрелы рабочих? Та, которая помогает драться против Советской Социалистической Республики? Да мы все плюем на такую твою партию!

Бродячий торговец смутился, медленно вытащил из кармана огромный, красный с крапинками носовой платок, аккуратно сложенный, и стал бережно его раскрывать.

— Однако и мы имеем тоже заслуги перед рабочим классом, — сказал он.

Но, увидав, как спорщик разворачивает свой платок, Коскинен словно просиял: да, он вспомнил то, что несколько минут так мучительно пытался вспомнить. Он вспомнил, где, когда и как пришлось ему встретить этого бродячего социал-демократа.

— Да ты, прежде чем говорить, прополощи сначала свой рот! — крикнул он гневно. — Недаром ты носишь собачью фамилию Ялмарсон [16] , я все вспомнил. И ты вспомни, как зовут меня. Яхветти…

— Коскинен! — с испугом сказал Ялмарсон и, потеряв всю свою самоуверенность, шепотом повторил: — Яхветти Коскинен!..

— Вспомнил! — торжествующе повторил Коскинен. — Восемнадцать лет прошло! Если ты будешь продолжать здесь врать, то я сейчас же расскажу всем, как ты торговал спиртом в Випури, как ты жульнически обокрал товарища, доверившего тебе свои деньги.

— Лучше арестовать его, к чертям собачьим, товарищ начальник, — весело сказал Каллио.

— Не стоит! Теперь он сам будет молчать, как проклятый, — усмехнулся в подстриженные усы Коскинен. — Так вот где нам пришлось с тобой встретиться!