Из всех учителей Глинка выделял именно его: «…он был нашим утешением, когда он появлялся, мы всегда приходили в веселое расположение» [125] . Надо отметить, что именно о нем – а не о других выдающихся личностях, с которыми общался Глинка, например Пушкин, Жуковский, Грибоедов, – он написал в конце жизни многостраничное эссе-воспоминание. Колмакову посвящены страницы «Записок». Глинка ценил его за остроту ума и языка, за хорошие шутки, игру слов и каламбуры. Он выдумывал свои афоризмы, лаконичность и точность которых радовали Мишу, и он их использовал в своем лексиконе до конца жизни. Экстравагантный стиль поведения Колмакова и украинский акцент Глинка будет неоднократно пародировать, так же быстро моргать и дергать плечами. Открытый, чудаковатый, эмоциональный, он будет своего рода alter ego Мишеля, тем, чей образ он будет «надевать» на себя, пытаясь избежать неприятных ситуаций или разрешить конфликт. В холодном мире пансиона Колмаков был родным и близким, живым и понятным человеком. Оторванный от домашнего уютного мира, одинокому мальчику именно такой наставник и был нужен.

Колмаков занимал должность помощника инспектора Линдквиста, то есть был третьим по значению лицом пансиона. Он преподавал греческий язык и географию, российский и славянский языки и даже арифметику. Он обладал разносторонними знаниями и мог заменить практически любого профессора. Он помогал воспитанникам в сложных уроках, подсказывал тем, кто плохо знал урок. Именно с ним Глинка впервые изучал латинский язык, читая отрывки из «Метаморфоз» Овидия. Впервые вместе с ним Глинка открывал для себя античную литературу – сложную, символическую, многомерную. Это произведение Овидия из пятнадцати книг представляет собой всеохватывающий сборник античных мифов о начале мира, превращении хаоса в космос, появлении богов и героев. Овидий обессмертил деяния Юлия Цезаря и события Троянской войны. Романтичному Мишелю импонировали взгляды древнего автора, особенно относящиеся к понятию любви. Тот считал, что любовь – главное проявление мироздания, имеющее разные проявления, в том числе такие, которые заставляют забыть о нравственных нормах.

Как уже упоминалось, вся жизнь мальчиков была на обозрении у гувернеров, которых набирали из иностранцев. Те должны были научить их общаться в повседневной жизни на разных языках. Вроде бы продуктивная педагогическая идея (то, что и сегодня считается хорошим способом изучения языков – общение с носителем языка) на практике не работала. Гувернеры не обладали педагогическим образованием и часто пользовались служебным положением, необоснованно наказывая учеников. По крайней мере Глинка запомнил лишь их грубые и нелепые выходки, о которых подробно рассказывал в «Записках».

Учителей и учеников объединяли общие кумиры. Одним из них был Фридрих Шиллер, представитель направления «Буря и натиск» и романтизма, утверждающего ценность человеческой личности, проповедующего блага республиканизма. О нем долго могли говорить профессор Раупах, Линдквист и Кюхельбекер.

Другой символ эпохи – французский поэт Эварист Парни, сегодня известный разве что специалистам, а в начале XIX века считающийся образцом изящного искусства и хорошего вкуса. Перевод Пушкина из Парни воссоздает ощущение жизни учащихся, которым было около пятнадцати-шестнадцати лет:

Глинка за первые два года достиг больших успехов во всех предметах. Каждый год его отмечали профессора, а на экзаменах вручали то похвальный лист, то гравюру, то другие награды с подарками, в том числе Библию с именной надписью.

Особенно Мишеля интересовали языки – латинский, французский, немецкий, выученный практически за полгода, и английский, знанием которого отличались немногие в России. В старших классах добавился персидский, который преподавал Мирза Джафар Топчибашев, один из видных востоковедов, учитель Александра Грибоедова. Во время преподавания он уделял большое внимание не только правильному изъяснению, но и изяществу речи, что, видимо, импонировало Глинке. Страстью учителя также была каллиграфия, которой он владел в совершенстве. Этим искусством он увлек своего ученика. Уже со времен пансиона почерк Глинки, красота букв, четкость линий были идеальными. Эти навыки аккуратного письма, стройная вязь, чем-то схожая с плавными линиями персидского алфавита, перешли в искусство оформления партитур. Изображенные звуки превращались в визуальное искусство, приносящее радость.

В пансионе его увлеченность географией получила научную форму. К любимым предметам добавились зоология и биология. Посещение Кунсткамеры, а особенно зоологического подразделения (позже – Зоологический музей) открывало неведомый мир. Он познавал морские глубины и рассматривал большую коллекцию морских ежей, моллюсков, раковин. Ящерицы, змеи, насекомые, млекопитающие и птицы – экспонаты, количество которых превышало 7 тысяч единиц, привозились со всего света [127] . Успехи в арифметике и алгебре были столь стремительными и значительными, что Мишель вскоре начал репетиторствовать по этим дисциплинам – учить своих однокашников.

Санкт-Петербургский пансион, ощущая правительственный запрос, делал установку на воспитание чиновников, преданных власти и способных к любым самоограничениям ради службы. Строгая дисциплина, постоянный контроль надзирателей и спартанские условия проживания – все это было направлено на укрепление качеств, традиционно связываемых с мужским характером. По сути, мальчики находились в закрытой системе, отчасти напоминающей военную [128] . Управление пансиона контролировало внеклассное чтение учеников – в основном это был список книг по русской истории, чтобы воспитывать патриотизм, и книги, посвященные путешествиям, что весьма импонировало Глинке.