— Да.

— Хорошо, — она снова погладила меня на этот раз не так нежно.

Я не смотрел, как она открывает пакетик, кладет часть содержимого на ложку и смешивает с водой, я прекрасно мог представить все ее движения, ведь видел это постоянно, а иногда несколько раз в день. Все зависело от того, как сильно она уходила в себя. Если сильно, то количество доз увеличивалось. Иногда она становилась спокойной. Я любил такие дни, мама сосредотачивалась либо на уборке, либо на тараканах в своей голове.

Она нагрела ложку зажигалкой, тихо напевая. У нее был прекрасный голос, но слова песни пугали. Как только ложка достаточно нагрелась, она завязала жгут вокруг своей руки. Я сел около нее, нервно постукивая пальцами о коленку, притворяясь, что меня здесь нет. В каком-нибудь другом месте, но только не здесь.

Я ненавидел ее.

— Так, Люк, помоги мне, хорошо? — в конце концов спросила мама, смешав все необходимое и наполнив шприц.

Я повернулся к ней, трясясь. Всегда дрожал. Всегда нервничал. Все время. Постоянно боялся сделать что-нибудь не так. Перепутать. Мама всучила мне шприц и положила руку на мое колено. В местах, где были сделаны уколы, виднелись фиолетовые и желтые синяки. Ее вены четко выделялись на коже, мне было ненавистно смотреть, как игла входит в них, мама же обожала это. Как обычно, я взял ее руку и приставил иглу рядом с одним из синяков.

Мои руки дрожали.

— Мама, пожалуйста, не заставляй меня, — шептал я. — Мам, пожалуйста.

Не знаю, зачем пытался отговорить ее. Она могла сделать все что угодно, лишь бы получить дозу. Те вещи, которые нормальные люди бы не сделали.

— Дышать глубоко, помнишь? — она игнорировала меня, лишь свободной рукой обвила мою шею. — Помни, не упусти вену. Ты можешь повредить мою руку или даже убить, если не будешь осторожен.

Она произнесла это так, словно это была самая приятная вещь в мире, и я не должен нервничать.

Но все это имело обратный эффект, потому что часть меня хотела упустить вену. Мне понадобилось пару минут перед тем, как сосредоточиться и прогнать мысли о том, что я хочу навредить ей. Я не сделаю этого.

Когда немного успокоился, насколько мог, то вставил иголку в вену, как делал уже тысячи раз. Каждый раз мне казалось, что я делаю укол себе и чувствую его. Я вздрогнул, когда ее мышцы напряглись. Как только начал вводить лекарство, она выдохнула и начала ложиться на диван, таща меня за собой. Я заспешил и вытащил иглу до того, как мы упали на диванные подушки.

— Спасибо Люк, — сказала она сонно, гладя меня по голове, не давая уйти. Она пыталась сказать еще что-то, но не могла, она была в ловушке сна так же, как и я в ее.

Я сжал губы и уставился на стену, еле дыша. Спустя время она полностью закрыла глаза, хватка ослабла, и у меня получилось выбраться из ее объятий.

Я привстал, глотая слезы, и ненавидел ее за то, что заставила меня сделать это и ненавидел себя за все, но радовало то, что она вырубилась. Бросив шприц от злости, наступил на него. Используя все свои силы, я перевернул ее на бок, потому что иногда она падала. Теперь во всем доме царила тишина, и это мне нравилось. Но, в то же время, мне это не нравилось, потому что в душе наступала пустота. Единственное чего мне хотелось — быть нормальным ребенком, похожим на тех детей, которых я видел в парке. Которых родители катали на качелях. Они всегда смеялись и улыбались друг другу. Каждый раз, видя их, я чувствовал злость, смешанную с ненавистью и печалью, заставляющую меня страдать. Это навсегда стерло улыбку с моего лица, и я больше никогда не пытался стать таким, как они. Счастья не существует. Это все притворство.

Я кинул шприц и ложку в коробку. Интересно, моя жизнь всегда будет такой? Я всегда буду чувствовать только ненависть и боль? Эта мысль заставила меня содрогнуться, пока собирал все вещи обратно в коробку, я чувствовал, что мне нужно сбежать отсюда. Больше нет сил терпеть все это. Я больше не могу жить здесь. С ней.

— Я больше не могу, — прокричав это, я от безысходности ударил кулаком по кофейному столику. От удара слезы застыли в моих глазах. Я начал плакать от боли, медленно опустившись на пол, но никто, конечно же, не слышал меня.

Вайлет

13 лет

Ненавижу переезжать. Не из дома в дом, а из семьи в семью. Ненавижу движение, ведь это всегда означает переезд в новое место. Будь моя воля, я бы просто осталась на месте и не двигалась никуда. Но, правда в том, что у меня нет выбора и я никогда не знаю, где буду жить и с кем. Иногда это нормальные семьи, но чаще всего это алкоголики, наркоманы, религиозные фанатики, извращенцы.

Семья, в которой проживаю сейчас, считает, что я все делаю неправильно, и мне следует походить на их дочь Дженнифер. Даже не знаю, зачем приютили меня. Они обыкновенная полноценная семья, а я же их неидеальная декорация, которую можно показывать друзьям, чтобы те в свою очередь, восхищались ими за попытку воспитания сложного подростка. Я нежеланная сирота, взятая лишь для того, чтобы исправить меня, а потом показывать, насколько у них прекрасная семья.

— Так щедро с твоей стороны дать этой девочке крышу над головой, — говорила женщина с огненно-рыжими волосами Амелии — моей теперешней маме. Она устроила очередную вечеринку для соседей, чтобы потом жаловаться на них своему мужу. — Бедным детям как никому нужен дом.

Амелия посмотрела на меня, сидящую за столом, возле которого мне следовало проторчать всю вечеринку.

— Но это так сложно.

Она была одета в желтый свитер и напоминала мне непрерывно чирикающую канарейку, которая была у моих предыдущих родителей. Амелия раскладывала крекеры и сыр на тарелку, а затем повернулась к холодильнику.