— Почему ты шла по той дороге прошлой ночью? И что заставило тебя остановиться в стриптиз-клубе?

— Причудливое совпадение, — заявляет она, ища что-то в моих глазах.

— Совпадение? — Я провожу пальцем по ее скуле, и она не вздрагивает и не отстраняется, глядя на меня так, как смотрела на меня прошлой ночью. — Я не куплюсь на это.

— Хорошо, ты меня поймал. Я преследовала тебя, — сухо шутит она, затем снова закрывает глаза. — У меня болит голова, — бормочет она, делая вдох и выдох.

Я смотрю, как она все больше и больше погружается в себя, ее губы приоткрываются, когда она делает вдох. Это как смотреть, как кто-то разваливается на части, и я не уверен, хочу ли я починить ее, попытаться поймать осколки или отступить и позволить им упасть на землю. Боже, этот взгляд разрывает мое сердце изнутри. Я хочу заставить ее чувствовать себя лучше, больше, чем мне бы этого стоило хотеть, для сохранения контроля над собой, я начинаю наклоняться к ней, чтобы либо поцеловать ее, либо обнять ее… желая, снова прикоснуться к ней… утешить ее. Она стоит совершенно неподвижно, выражение ее лица нейтральное, но глаза расширяются. Я все еще держу руку в ее волосах и осторожно дергаю их за корни, отчего ее дыхание учащается. Ее грудь вздымается и опускается, и образы того, что мы могли бы сделать вместе, всплывают в моей голове; такие вещи, как то, что мы делали прошлой ночью в моей машине. Я мог снова прикоснуться к ней и вспоминания снова всплывали в моей голове. Внезапно я понимаю, что думаю о нас вместе. Я не думаю о том, чтобы просто уйти. Я думаю о том, чтобы она пошла со мной. Это уже не только обо мне. Я вырываюсь, высвобождаю пальцы из ее волос и выпрямляю ноги, чтобы встать.

— Хочешь, я отнесу твою коробку в свой грузовик? — спрашиваю я, пытаясь собраться с мыслями. Я отказываюсь возвращаться в то место, где я жил, когда был ребенком, и моя мама контролировала все, что я делал.

Она наблюдает за мной, все еще положив голову на руки, ее глаза изучают меня, затем она садится, проводя пальцами по волосам, когда поднимается на ноги.

— Нет, я могу сама. — Она наклоняется и поднимает коробку. Несмотря на то, что эта коробка достаточно тяжелая, я позволил ей отнести ее к грузовику, установив столь необходимую границу между нами. Это линия, которую я прокладываю между большинством людей, которые проходят через мою жизнь, чтобы держать людей подальше, чтобы уберечь себя от необходимости идти туда, где я жил столько лет. Там, где я чувствую себя потерянным. Там, где я слаб и ничего не контролирую.

Вайолет

Мне кажется, он чуть не поцеловал меня. Я чувствовала это электричество в воздухе и пульсацию в его пальцах. Я рада, что он этого не сделал, иначе мне пришлось бы причинить ему боль, а я не хочу причинять ему боль. Иди разберись. Я слишком расстроена, чтобы сегодня сдерживать свой гнев, и я слишком потеряна из-за прошлой ночи с ним. Я даже не знаю, помнит ли он этот электрический поцелуй, за которым, по крайней мере для меня, последовало чувство. И если он забыл, то я тоже забуду.

Забвение — это хорошо. Я хотела бы сделать это со всем, что случилось с Престоном, что у меня нет дома, и что в понедельник мне придется тащить свою задницу в полицейский участок и в одиночку разбираться с вновь открытым делом моих родителей, как я делала со всем в своей жизни. Все, что я хочу сделать, это встать на вершину здания и медленно пробраться к краю, почувствовать адреналин от осознания того, что я могу упасть, и все закончится.

Чем дольше я сижу в грузовике с Люком, тем больше мне хочется испытать прилив адреналина вместо того, чтобы испытывать это тревожное ощущение того, что мне придётся пойти в дом Престона и столкнуться с тем, что меня там ждет. К тому времени, когда мы подъезжаем, я размышляю, не взять ли мне свои коробки и сдать под залог. Просто уйти, пока Престон не сказал мне об этом. Жить в канаве чуть дальше по дороге.

— Спасибо что подвез, — бормочу я Люку, когда он паркует грузовик за кадиллаком Престона.

Люк смотрит через лобовое стекло на трейлер и людей, лежащих в шезлонгах на крыльце.

— Чей это дом? — спрашивает он, когда я дергаю ручку двери.

— Друга. — Я свешиваю ноги из грузовика, готовясь выпрыгнуть.

Он хватает меня за локоть.

— Это то, где ты живешь летом?

Я не смотрю на него, глядя вперед, разрываюсь от того, как хочется много сказать.

— Я не знаю, где я живу.

— Серьезно?

— Ага. — Я сгибаю руку и высвобождаю ее из его хватки, убедившись, что смотрю прямо вперед, когда захлопываю дверцу грузовика.

Я хватаю свою коробку из кузова его грузовика и иду по подъездной дорожке, моя длинная юбка волочится по грязи позади меня. Весь двор завален пивными бутылками и окурками. На газоне и гравии рвота, а входная дверь трейлера открыта. Когда я подхожу к кадиллаку, сетчатая дверь распахивается, и в дверях появляется Престон с зажатой в руке сигаретой. Как только он зажигает ее, он выпускает облако дыма и смотрит на меня. Судя по отсутствию удивления на его лице, держу пари, он видел, как я остановилась, но что я не могу сказать, так это злится ли он на меня до сих пор.

Он ничего не говорит, спускаясь по лестнице. Он отталкивает босой ногой несколько бутылок, спускаясь по каменистой тропинке к подъездной дорожке. Дойдя до передней части машины, он бросает взгляд на подъездную дорожку.

— Это кто? — спрашивает он, кивая в сторону грузовика Люка.

— Кто-то, — говорю я, не оборачиваясь, останавливаясь у багажника машины, размышляя, как поступить, и бросаю коробку к ногам. Я не хочу отпускать это. Я хочу позволить себе разозлиться на него, потому что он этого заслуживает, но я также чувствую ту глупую грызущую вину. Я в долгу перед ним за то, что он дал мне место для проживания.