– Кира? Ой, Вера! – Я так обрадовалась, что поспешила поделиться своим открытием с Сомовым:

– Вера, ее зовут Верой, точнее – Верой Игнатьевной.

– Это все? – обреченно уточнил Сомов. Его смазливая физиономия выражала глубочайшее разочарование.

– Все, – кивнула я. Может, кому-то это покажется странным, но Сомову я нисколько не сочувствовала.

Раздосадованный добрый молодец зажмурился и беззвучно шевельнул губами. Мне кажется, я даже разобрала, что он собирался сказать, но не сказал: одно частоупотребимое нелитературное словечко. Я отвернулась и, подперев рукой подбородок, задумчиво уставилась на опустевшую сцену.

– Расскажите-ка мне эту историю поподробнее, – спустя минуту выдавил он из себя.

Я демонстративно вздохнула и занудным тоном пономаря изложила обстоятельства вчерашнего происшествия. Сомову этого показалось мало, и он заставил меня во всех подробностях описать, как выглядела явившаяся ко мне накануне самозванка.

– Ничего особенного, – я презрительно скривилась. – Такая серенькая мышка в очочках, глазки в кучку, носик остренький, не представляю, что он мог в ней найти! – Я осеклась, потому что сказала лишнее.

Жаль, спохватилась я поздно, Сомов «оперативно» отреагировал на мою оплошность, обронив с фальшивым сочувствием:

– Я вас понимаю, Галина Антоновна, я вас очень хорошо понимаю, и все же…

Ох, лучше бы ему помолчать. Эта невинная на первый взгляд, к тому же недосказанная реплика подействовала на меня, как спичка, брошенная в бочку с авиационным керосином – я немедленно взорвалась:

– ..Какого черта, какого черта! Как вы мне все надоели! Оставьте меня наконец в покое! Ну не нуждаюсь я в душеприказчиках, не нуждаюсь! Если вы не в курсе, то спешу вас известить: на носу новый, двухтысячный год, до него, между прочим, меньше двух недель осталось, и я хочу его встретить… – Я запнулась, с удивлением обнаружив, что в гневном запале совершенно неожиданно для самой себя очутилась на сцене.

– Продолжайте, прошу вас, – совершенно охамевший Сомов подбодрил меня ленивыми аплодисментами, – довольно смелый текст для Снегурочки, по крайней мере, на детских утренниках мне такого слышать не приходилось, хотя… С тех пор как я присутствовал на подобном мероприятии в последний раз – в костюме зайчика, если мне не изменяет память, столько воды утекло…

Здорово он меня поддел, но разве я этого не заслужила? Что может быть нелепее брошенной любовником тридцатилетней женщины в дурацком наряде Снегурочки?

Я стащила с головы кокошник с прикрепленной к нему бутафорской косой и смиренно вздохнула:

– У вас еще есть ко мне вопросы?

– Да, есть еще парочка, – скромно улыбнулся майор Сомов.

Надо же, какой неиссякаемый!

– Тогда выкладывайте побыстрее, чего вы еще от меня хотите, – промямлила я и спустилась со сцены в зал, ссутулившись и уронив голову на грудь, как актер, безнадежно заваливший роль. Так оно, в сущности, и было.

– Учитывая прерванную репетицию, обещаю вам телеграфный стиль, – сказал он и полез за пазуху. – Вот, посмотрите, это тот самый Алик, у которого Парамонов скрывался, пардон, ночевал в общежитии?

Его оговорка – случайная она была или нарочитая – меня уже не тронула, я словно окаменела. Тупо полюбовалась снимком, очутившимся в широкой, прямо-таки рабоче-крестьянской ладони Сомова, и согласно кивнула:

– Да, это Алик…

– Значит, вы подтверждаете, что человек, изображенный на фотографии, является Лопатиным Альбертом Витальевичем? – В голосе Сомова снова послышались официальные нотки, того и гляди понятых кликнет.

Я снова сосредоточилась на фотографии, сделанной с помощью «Полароида». Алик на ней – а это, без всякого сомнения, был он – сидел за столом, заваленным бумагами, и пронзительно-грустно смотрел в объектив. Так смотрят на мир только породистые старые собаки и не успевшие опохмелиться с утра алкоголики.

– Ну Алик это, точно Алик, – подтвердила я, – что до фамилии, то я ее вообще не знала. Для меня он был просто Алик. А вы, значит, его нашли?

– Нет, к сожалению, – Сомов спрятал фотографию во внутренний карман куртки, – и боюсь, найти его будет не легче, чем вашего Парамонова.

– Это почему же?

«Вашего Парамонова» я оставила без внимания, потому что мне все, все осточертело. По той же причине судьба Алика занимала меня мало, а посему вопрос мой носил абсолютно формальный характер. Ну спросила и спросила. Если бы Сомов мне не ответил, я бы, наверное, и не обиделась вовсе. Однако он ответил:

– Этот самый Алик тоже еще тот типаж. Спился и подался в бомжи… К последнему, кстати говоря, приложила руку его бывшая жена: она выписала его из, квартиры после развода. Ищи его теперь свищи…

– Это ваши проблемы, – заметила я не без тайного злорадства.

– Это уж точно, – смиренно согласился Сомов и поднялся с изрезанного кресла. Поправил кашне, застегнул «молнию» на куртке и сообщил кое-что новенькое:

– Да, кстати, спешу вас порадовать, на пару деньков я оставлю вас в покое: отправляюсь по местам трудовой славы нашего общего знакомого Парамонова – в Ульяновск. Может, там про него слышали или он сам там появлялся.