– А зачем вы (меня искали? – я глупо захлопала ресницами.

– Сейчас все прояснится, – пообещал мне добрый молодец, он же майор Сомов, и протянул какую-то слегка пожелтевшую фотокарточку:

– Это ведь вы?

Я послушно уставилась на фотографию и с большим трудом узнала в запечатленной на ней пигалице саму себя. Да, это была та самая Галка Генералова образца тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, с дурацкой короткой челочкой и выражением безмятежной, ничем не замутненной доверчивости на простоватом личике, та Галка, которую отбывающий в ульяновский политех Парамонов бросил за ненадобностью вместе со старыми стоптанными тапками и побитой молью полосатой безрукавкой.

– Так вы или нет?

Я молча кивнула, а потом спросила потерянно:

– Откуда она у вас?

– Мы нашли ее в вещах Парамонова, – поведал добрый молодец и добавил:

– Там еще были ваши письма к нему.

Я вспыхнула. О каких письмах он говорит? Неужели же он имеет в виду мои слезливые послания Парамонову, эпистолярные вариации на тему «Вернись – я все прощу»? Выходит, тот их сохранил? Конечно, я давно и не понаслышке знала, что Парамонов подлец и вырожденец, но масштабы этого самого вырождения оказались новостью даже для меня.

А этот голубоглазый словно издевался надо мной:

– Вы уж нас извините, но письма нам пришлось прочитать. Работа такая, ничего не поделаешь.

Я опустилась на стул и принялась нервно теребить тряпку, которой вытирала пыль с мебели перед приходом голубоглазого майора. Он сказал «нам пришлось», «нам» (!!!), судорожно соображала я. Хотела бы я знать, сколько бездельников копалось в моих письмах? Может, вся Петровка, 38, ими зачитывалась? Представляю себе! Ну да, они ведь делали это не из праздного любопытства, а исключительно по долгу службы, им можно, они почти как врачи, черт бы их! побрал, а вместе с ними и Парамонова!

А исполненный служебного рвения майор Сомов щедро сыпанул добрую пригоршню соли на мои свежие раны:

– Хорошие, кстати, письма, трогательные…

Я вскочила со стула и забегала по комнате. Наткнулась на стоящую в углу швабру, с грохотом опрокинула ее на пол, подняла и снова прислонила к стене… Боюсь, что великий и могучий русский язык не предусмотрел слов, подходящих для описания обуревавших меня в тот момент страстей.

– Значит, письма мои очень трогательные? – уточнила я срывающимся голосом и подошла к окну, за которым беспечно звенели трамваи. – А-а… А как вы находите мой стиль? Ну, всякие там метафоры и гиперболы?

Черт побери, я имела полное право негодовать. Потому что для голубоглазого майора мои письма к Парамонову были всего лишь вещественными доказательствами, или, как там они говорят, – вещдоками, а для меня – осколками розовых очков, которые никому и никогда не склеить. Нет такого средства, технический прогресс до этого не дошел. Космонавты на земную орбиту летают, как к себе на дачу, а состав для склеивания разбитых розовых очков все еще не изобретен. Не сомневаюсь, тому, кто его откроет, Нобелевская премия автоматически обеспечена. Впрочем, это так, лирическое отступление.

Майор Сомов нахмурился, а его незабудковые глаза потускнели, он рассеянно поправил носком ботинка завернувшийся край недочищенного мною ковра и вздохнул:

– Я вас понимаю, уважаемая Галина Антоновна, это очень неприятно, когда посторонние читают твои письма, но что же делать? Работа у нас такая.

Ну вот, он уже повторяется. Я махнула рукой:

– Ладно, задавайте свои вопросы. Уговаривать его не пришлось.

– Когда вы в последний раз видели Парамонова?

– Вам точную дату? – хмыкнула я. – Боюсь, точной даты я вам не скажу. Давно это было, десять лет назад. Кажется, весной, в мае.

Если честно, я кривила душой. Наша последняя с Парамоновым встреча против моей воли врезалась мне в память, я бы и желала ее забыть, ан нет. Совсем неромантичное было рандеву, по большому счету. Мы стояли в подворотне возле университетского общежития, я крутила пуговицу на его куртке и шмыгала носом, Парамонов смотрел поверх моей головы куда-то в туманную даль, автомобильные выхлопы забивали нежный запах сирени, а еще где-то поблизости какой-то неумеха нещадно рвал струны гитары. Господи, какая живая картинка, даже страшно! Уж лучше не вспоминать.

– А в этот раз?

– Что? – Я с трудом вернулась в реальность.

– Ну вы же встретились в этот его приезд?

– С чего вы взяли? – я дернула плечом. – В этот раз мы так и не встретились. Была только записка в почтовом ящике.

Взгляд доброго молодца стал жестким, как у волкодава:

– Где эта записка?

– Тю-тю! – С помощью ладони я изобразила неудержимый полет ласточки над землей и торжествующе объявила:

– В мусоропроводе!

Странные вопросы задает этот майор, где же ей еще быть, записке от бросившего меня любовника? В мусоропроводе и только в мусоропроводе!