Изменение тела на время остановилось. К счастью, на теле не появлялись язвы, с лица не сползла кожа, язык не превратился в живущий своей жизнью орган, а руки не обзавелись когтями. Но это не значило, что изменения прекратились. Теперь со мной что-то происходило внутри. Временами мне сильно болело в разных местах, а затем боль проходила и наступало умиротворение. Ночью я иногда просыпался от непонятного шевеления. Внутри будто что-то перестраивалось. Вскоре я заметил, что у меня изменился прикус, а глаза, кажется, чуть глубже утопли в череп. Впрочем, возможно, мне так лишь казалось.

Всю следующую неделю я искал спасения. Обращаться ко врачам было бессмысленно, как и говорить об этом с друзьями. Я перепробовал все возможные ритуалы по снятию порчи, проклятия и сглазов. Я использовал записи из книг по мистицизму и эзотерике, которые удалось найти в интернете. Всего за неделю моя квартира превратилась в убежище чокнутого шамана-фанатика. В ней появились вещи, которых никогда раньше не было. Много вещей. Колбы с жиром животных, волосы парнокопытных, клыки, рога, клоки шерсти, лапки, карты, свечи, много свечей. Благовония, бусы, ножи, кинжалы, коробки с землей, камни, бутылки с водой и многое другое. Каждый вечер, возвращаясь домой, я садился за книги, а потом в ночное время (мистики и эзотерики, почему-то особенно его любили) проводил обряды, ритуалы, церемонии. Каждое следующее утро я просыпался и замирал в кровати, надеясь, что сработало. И каждый раз я чувствовал голод. Голод теперь был не просто неудобством, он был напоминанием… Напоминанием о том, кем я стал.

— Привет, мам. Нет-нет, всё нормально! Просто решил позвонить. Ну и что, что никогда сам не звонил, а вот сегодня решил. Как у вас дела? Ничего у меня не случилось! Нормальный голос… Точно… У нас тоже жарко. Ага. А на работе как? Ясно. А папа? Угу… Ну да… Всё нормально! Да… Ну, давай, пока. Люблю тебя мам, пока.

Я положил трубку и бросил телефон на стиральную машину. В ванной было тепло и приятно. Я снова включил воду, чтобы слышать её шум, и на миг даже подумал, что в воде не так чувствуется голод. Хотя, наверно, это была лишь слабость. Страх или желание отступить. Но отступать я не собирался. От одной мысли, что рано или поздно я не выдержу и кого-нибудь… Я взял с борта лезвие и поднёс к руке. Голодный гуль — плохой гуль, мертвый гуль — хороший гуль. Вонзил лезвие в кожу, углубил на сантиметр и полосонул вдоль руки. Повторил три раза, опустил руку в теплую воду, откинулся и закрыл глаза.

Очнулся я через пятнадцать минут и нашел себя лежащим в крови. Вода сделалась розовой, а на разных её уровнях, точно подводные течения, колыхались бордовые, а где-то и близкие к коричневому, кровавые волны. Я посмотрел на руку. От кисти вниз к предплечью тянулись четыре тонких белых шрама.

… … …

— Тебя не узнать! — сказал Серов и пнул меня кулаком в плечо. — Ауч! — он потряс кисть. — Чего у тебя там?

Серов потрогал моё плечо и убедился, что ничего там, кроме мышц, нету:

— Ты когда успел так подкачаться?

— Само как-то, — я пожал плечами и пошел в зал.

Демидова, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене, чтобы её лицо не видели, разговаривала с Вишней. Маша пожимала плечами и мотала головой. Её кто-то обидел? Вишневская что-то убедительно говорила, а затем заметила меня и помахала рукой.

— Привет, — махнул я в ответ и пошел к своему классу.

— Ну, раз ты пришёл последним, то с тебя и начнём, — сказал физрук.

— Что? — спросил я.

— Полоса сегодня, Кононов! Давай, на старт!

Кто-то ткнул меня в позвоночник. Я развернулся и увидел проходящего мимо Ёлкина. Ниже меня на полголовы, смуглый и жилистый с россыпью прыщей на лице.

— Вот сейчас мы и посмотрим, чего ты стоишь Кононов!

— Пошёл! — крикнул физрук.

Вздохнув, я толкнулся и удивился тому, как быстро набрал скорость. Перелетел через двухметровую стенку, лишь для вида коснувшись её руками. Покрышки я пропускал через одну, причем почти случайно. Ноги и сгруппированное тело несли меня вперед. Проволока — одно из самых ненавистных препятствий. Ползти по земле, перебирая руками и ногами на потеху зрителям, что может быть менее унизительным? Это препятствие я решил пройти как можно быстрее. Упал на пол, два раза толкнулся руками и, словно торпеда под водной гладью, пролетел под проволокой. Блины на журавле я перекидал за два захода, чем вызвал слишком подозрительные возгласы одноклассников. Выбил кувалдой поролоновый блок с одного удара, тот отлетел в конец зала. Перекладина, пять подтягиваний, пробежка для заминки и подъем на плавающей перекладине. Там я чуть остудил голову и притворился, что устал. Мне хватило бы и двух толчков, чтобы взлететь наверх, но я растянул их на шесть.

Физрук остановил секундомер, потряс его в руке и нажал пару кнопок, шевеля усами. Потом посмотрел на меня и почесал голову:

— Хм-м-м-м…

Иванова хотела рассмотреть цифры на секундомере за плечом физрука, но у нее не вышло. Тогда она подошла ко мне и сказала, что я очень хорошо пробежал. Я что-то ей ответил, а затем уставился на открытую полоску торса между шортами и топиком. Чуть загорелая гладкая кожа, под которой…

— Я могу идти? — спросил я у физрука.

— А?

— Если на сегодня всё, то я пойду домой, — я отошел от Ивановой подальше.

— Ага, — физрук ещё раз посмотрел на секундомер. — Конечно-конечно…, — я почти вышел из зала, когда он отвис и крикнул мне в спину. — Не слабо же ты прибавил, Кононов! Рекорд класса!

— Как рекорд?! — подскочил к физруку Ёлкин. — Сколько?!

Происходящее в школе, да и за её пределами, перестало меня волновать. Поступление, к которому я так долго готовился, учёба, карьера инженера или программиста… С недавних пор меня интересовало только одно: как можно дольше не поддаваться голоду и покончить с собой раньше, чем сорвусь. Люди не виноваты в том, что я стал таким… А кто вообще в этом виноват? Марк или Демидова, из-за которых я поперся?.. Плевать.