Находиться среди людей и особенно в школе, где свежее мясо было повсюду… О, боже… Порой я просто вставал и уходил с уроков. Я мог засмотреться на чью-то лодыжку или плечо и чувствовал, как дрожь предвкушения прокатывает по телу. Иногда мне удавалось сдерживать свои мысли, но это редко длилось долго. Голод пробуждал и тот факт, что я знал свою силу. Никто из ребят не мог мне противостоять. Если бы я захотел, то взял бы желаемое.

Их запахи усиливались, особенно девушек. Через месяц после обращения я только их и слышал.

На программирование я пришел первым и сел за компьютер. В отличие от других уроков здесь я мог прилично занять голову и меньше думать о еде. Мои одноклассники пошли в столовую, и пока в классе не было запахов, если не считать запаха Владимира Матвеевича, который просачивался под дверью в его кабинет. Я рассчитывал на десять минут тишины и спокойствия, но в класс пришла Москвина. Почти бесшумно ступая, она просочилась и села рядом со мной. Я выругался про себя и уставился в компьютер.

— Не пошел в столовую? — спросила она.

— Не-а, — ответил я, набирая какую-то ерунду. — А ты?

— Нет, — ответила она. — Мне не надо. Как и тебе.

Кивнув в знак понимания, я задал переменным целочисленный формат и хотел прописать условие, как вдруг сердце моё забилось быстрее. Не отводя взгляд от экрана, я втянул носом воздух и осознал, что от Москвиной не пахнет едой. Проглотив слюну, я медленно повернулся и увидел её чуть розоватый оттенок глаз. Москвина больше не отводила взгляд. Она сидела, уперев подбородок в кулак, и улыбалась.

— Не понял…

— Всё ты понял, Кононов.

… … …

Я стоял возле металлической двери с серебряным ободком глазка и держал палец возле звонка. Меня немного потрясывало, голова шла кругом. Палец замер в воздухе и висел напротив кнопки целую минуту. Москвина. Кто бы мог подумать, что в моём собственном классе окажется ещё один… Подушечка указательного пальца так и не прикоснулась к пластмассовой кнопке, но дверь открылась.

— Не бойся.

Крошечная девочка с черными волосами в красном гольфе смотрела на меня, чуть поджав губу. Во время всех предыдущих наших встреч Москвина стеснялась и зажималась. Вероятно, я ей нравился, хотя теперь уже не был в этом уверен. В любом случае, в этот раз я чувствовал себя скованно и даже немного боялся, а она наоборот — спокойная, расслабленная, вдумчивая. Я побаивался. Побаивался этого разговора и того, что случится дальше. Правильно ли мы поняли друг друга? Как мы вообще будем обсуждать то, во что и в собственных фантазиях поверить непросто? Вместе с тем я чувствовал свободу. Словно Москвина открыла не дверь в свою квартиру на тринадцатом этаже, а выход из лабиринта. Впереди меня ждал свежий воздух, настоящий собеседник и передышка в постоянной борьбе с голодом.

Была эта её собственная квартира, родительская или съемная, я не знал. Деньги у Москвиных водились. Я скинул кеды в прихожей и прошел в зал. Там стоял огромный кожаный диван напротив плазмы, деревянные и каменные статуэтки на полках, книжный шкаф. В потолок были встроены какие-то космические лампочки.

По дороге в эту квартиру я вспоминал о Москвиной. Оказалось, что даже будучи одноклассниками, можно совершенно друг друга не знать. Серая мышка Москвина училась на отлично, хорошо схватывала в точных науках и никогда не вызывалась к доске. Ещё я вспомнил эпизод из седьмого класса, когда Ксюша разлила на себя чай и стала жертвой насмешек о недержании. Вот и всё.

— Садись! — Москвина показал на диван.

Я сел.

Ей кто-то прислал сообщение, и она отвлеклась. Я втянул носом воздух. Здесь, где не было посторонних запахов людей, я отчетливо различил её запах. И он был… обычным. Всё перевернулось с ног на голову. Одноклассники, соседи и продавцы в магазинах пахли едой, а она — обычным человеком. Её запах было толком и не различить, если не делать это намеренно.

— Кто тебя обратил?

— Обратил? — я поправился на диване.

— Если ты всё еще думаешь, что сошел с ума, то я тебе разочарую. Ты — в полном порядке, ну… во всяком случае в плане здоровья, — Москвина подошла к журнальному столику и взяла маникюрные ножницы. — Тут ты можешь говорить смело.

Она закатала рукав и взмахнула ножницами. Я подскочил с дивана. На тонком белом предплечье появились три глубоких раны. Москвина с совершенно невозмутимым видом смотрела, как из неё сочится кровь. Через минуту Москвина подошла ко мне. Кровь остановилась. Края рваных порезов сцепились и срастались прямо на глазах.

— Так, кто тебя обратил?

Впервые за долгое время я встретил человека, который меня понял. Москвина вытирала засохшую на руке кровь, а я говорил. Я рассказал ей историю о дурацкой поездке вместе со своим братом. О том, как завязалась драка и как приехала полиция. Потом я рассказал ей про дом, девушку с ребенком, полусгнившего монстра. Пересказал, насколько помнил, его слова. Вспомнил, как он отдавал дань своим предкам.

— Почему он тебя не съел? — спросила Москвина, оттирая остатки на кисти.

Из её уст это прозвучало так спокойно, что я немного поёжился.

— Не знаю, — я пожал плечами. — Я ударил его. Он сказал, что поклялся оставлять в живых смелых.

— Мгу…, — Ксения кивнула. — Кто-нибудь ещё знает?

Я помотал головой и вдруг понял, что совершенно не знаю Москвину. Сейчас передо мной была совсем не так скромная девчонка. Она была уверенной и… другой. Не знаю, почему, но её вопрос заставил меня напрячься. Наверное, дело было в её взгляде или тоне. Она не просила разъяснений, но я сам всё выдал. Рассказал про разговор с Марком, легенду, липовую справку. Москвину это устроило, и тогда она спросила: «Помню ли я название той деревни?». Название я не помнил, но запомнил дорогу, когда утром мы возвращались с Марком.