Именно это и происходило в тот момент. На глаз — более трёх сотен мужиков с топорами, косами и прочим дрекольем мрачно переминались в ожидании чего-то. Какой-то седовласый священник держал икону. Баб не было видать, что добавляло колорита.

— Барин, а, барин, — возбуждённо затараторил Степан, — мужики собрались, видите? Дозвольте речь им толкнуть!

— Толкнуть?

— Ну, сказать, произнести, молвить? За вас ведь волнуется люд кистенёвский, вот заодно их и представлю.

— Валяй, братец, — Пушкин пожал плечами, — глядишь, и мы что путного услышим, а, Пётр Романович?

Тот кивнул, Степан спешно поднялся в рост и гаркнул во всю мощь своей глотки:

— А ну шапки долой, мужики! Барин приехал! Живой да здоровый! — после чего соскочил на землю и сам обнажил голову.

— Нет, каков шельмец, а! Хорошо говорит, сладко. Так бы и слушал, — минут через десять сообщил Пушкину его товарищ. — Чешет как по писаному.

Александр, усмехаясь, согласился. Всё это время перед ними разворачивался театр одного актёра, в котором им, несмотря на частое упоминание, отводилась роль статистов.

— Михайло вашего Калашникова хорошо приложил, — продолжил комментировать представление Безобразов, — трижды. Да обвинения какие! У вас, Александр Сергеевич, запасных выстрелов к пистолетам точно не осталось? Жаль. Как бы не пригодились вскоре.

Пушкин покачал головой. Опасений Петра он не разделял, но и слушать оратора становилось всё интереснее в том смысле, что говорил он вещи дерзкие, отчаянные, оставить без последствий которые было невозможно.

Степан сообщил мужикам, что злодей Михайло, обворовавший их доброго барина, а заодно и каждого мужика в округе, задумал скрыть следы своих преступлений, барина убив. Для чего нанял банду душегубов-ухорезов, дабы подстеречь барина на узкой дорожке.

— И что греха таить, — гремел он перед онемевшей толпой, — нашлись иуды и среди нас, согласились и наши мужики, кистенёвские, в лиходействе участвовать. Да наши ли они? Эти выродки рода человеческого? Кому слаще нет ничего, лишь бы своего брата-мужика обобрать? Кто Михайле готов лапти лизать, а соседа кнутом бить за проценты неправедные?

Мужики загомонили было, но Степан пресёк начинающийся балаган, продолжив выдавать свою версию событий. Замысел негодяя Михайло, по его словам, заключался в хладнокровном убийстве их доброго и Богом данного барина, после чего злодеи намеревались спалить дотла господскую усадьбу в Болдино (здесь помещики дружно вздрогнули и переглянулись), свалив это чудовищное преступление на кистенёвских мужиков, представив их бунтовщиками и мятежниками.

— Таким образом, этот нелюдь, это существо в обличии человеческом, добивался всего разом: барин убит, усадьба разорена, виноваты мы, а он один весь в белом и ловко прячет концы в воду! Но не тут-то было! Забыл Михайло, что есть Бог на небе! Забыл, а зря! Мы вот — не забыли. Как только ворованное вернули, так кому первым делом хвалу вознесли? Господу нашему, Иисусу Христу, как добрые христиане. Храм поставили, а вы все помните, как Михайло противился? Вижу, что помните. И недаром же, чуял пёс, что Господь на стороне праведной, то есть нашей. Отвёл беду!

Далее Степан вовсе разлился соловьём, описывая лесное побоище, где «была сеча зла и люта» и «полчища кровососов-людоедов, потерявших человеческий облик» наступали на барина, но тот не дался им, а, напротив, сам перебил большую их часть с помощью «друга верного, да сабли булатной», порубил нехристей на куски, а кого не порубил, тех разогнал по лесу, и спас таким образом весь люд кистенёвский от гибели по слову и делу злодея.

— Слава барину! Спасителю нашему слава! — грохотал он, войдя в раж. — На колени!! На колени и просить благословения!

Речь проняла даже Пушкина, что уж говорить о мужиках, в порыве бухнувшихся на колени как один человек.

— Ваш выход, барин, — прошептал Степан, утирая пот со лба, — благословите детей ваших.

Александр Сергеевич умел думать быстро. Доказательства могли и подождать, хотя он не сомневался, что оратор сильно сгустил краски, и что вообще всё это — лишь борьба двух конкурентов, а Степан попросту метит на место Калашникова. Но нападение в лесу было, и это факт. Что удайся замысел у убийц и виновными окажутся кистенёвцы — тоже походило на правду. Потому он тепло поблагодарил мужиков за верность, представив дело так, что они собрались для того, чтобы идти выручить барина (а зачем же ещё?), чего не понадобилось, но он ценит порыв и чистоту помыслов. Что никто их не будет обижать более, что все дела он разберёт лично и беспристрастно. Затем отдельно поблагодарил за строительство храма и приказал всем расходиться по избам.

Пока он разглагольствовал, Безобразов дал знак Степану подойти.

— Под топором ходишь, братец, — сообщил он ему, — не боязно?

— Правду говорить легко и приятно, — усмехнулся мужик в ответ. — А за каждое слово ответ дам, и дам легко. Сегодня же.

— Ну-ну. А скажи-ка ещё, любезнейший, ты сколько книг прочитал?

— Каких книг, барин?

— Таких, что разговаривать научился? — бросил Безобразов фразу на французском.

— Не понимаю, барин. Знаю, что французский, но не разумею.