Риордан задумался. Скиндар терпеливо ждал его ответа. К капралу уже дважды подбегал паренек в одеждах герольдов, чтобы позвать на церемонию, но тот оба раза отмахивался от гонца. Наконец Риордан ответил:

– Хорошо. Допустим я добуду этот настоящий список. С моей личной гарантией. Могу тогда я рассчитывать, что Дертин выйдет на Парапет десятым по счету?

– Нет, – сказал Скиндар с непроницаемым лицом.

Риордан отвесил ему вежливый поклон и повернулся, показывая, что считает разговор исчерпанным.

– Стой, Риордан, – со злинкой в голосе окликнул его Скиндар. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Я отвечу так: мы выпустим Дертина не раньше, чем восьмым.

– Идет, – Риордан протянул сжатый кулак. – Считайте, что мы договорились.

Они скрепили Договор пожатием поединщиков. Вдруг Скиндар нахмурился.

– Погоди. А как ты сможешь быть уверен, что добыл подлинный список?

Улыбка Риордана была оскалом самой смерти.

– Это можно гарантировать только единственным образом. Человек, от которого мы получим сведения пройдет через нечеловеческие пытки.

На церемонию Риордан не остался. Ликующая толпа вызывала у него лишь раздражение. Чему радуются эти люди? Тому, что лучшие воины Овергора пойдут на смерть, чтобы доставить им толику удовольствия?

Риордан пообедал в небольшой харчевне в Воинском квартале. Из-за действа на Центральной площади сегодня в обеденной зале было малолюдно. Он с аппетитом обглодал индюшачью ногу, заел мясо овсяной кашей, а потом опрокинул один за другим три стакана брусничного морса. Когда Риордан выходил из харчевни, он услышал ядовитый шепот хозяина:

– Жует и не поперхнется. И даже не пошел на объявление десятки. Хотя знает, что его место там, а не в полиции.

Риордану осталось только вздохнуть. Теперь, да окончания военной кампании он станет предметом злословия для всех патриотов. А если Овергор потерпит поражение, то винить в этом будут именно его. Ну и пусть. Его ненавидят, но боятся, а это уже кое что.

Цветочная улица, как обычно встретила его благоуханием. Тут по традиции поливали тротуары водой с лепестками цветов, отсюда и аромат. У каждого дома был собственный цветочный символ, которым гордились и на поддержание которого тратили значительные средства, поскольку эта улица была обиталищем знати.

Риордан остановился у знакомого дома в три этажа. Позади виднелись многочисленные хозяйственные постройки, слышалось ржание лошадей и ощутимо, в противовес всеобщему благоуханию, пахло конским навозом.

В целом ничего не поменялось. Разве что с ворот исчез баронский герб Унбога, а вместо него появилось чеканное изображение барса, сжимающего в зубах лезвие меча. Вслед за тем, как хозяин дома вошел в королевскую семью, дом тоже туда приняли. Вместе с лошадьми и запахом навоза. Что-то символичное было в этом, поскольку Унбога в Овергоре считали выскочкой.

Риордан постучал о латунную чашку дверным молотком. Калитку открыл сумрачного вида детина, который больше походил на грабителя, чем на привратника. Риордана это не удивило. В доме Унбогов вся прислуга была такая: они с одинаковым успехом могли принять плащ или перерезать горло. Интересно, куда делись близнецы, с которыми в свое время у Риордана не сложились отношения?

– Я к мастеру Кармарлоку, – сказал Риордан привратнику.

– У вас условлено о встрече?

– Нет.

Привратник с сомнением оглядел городской наряд посетителя. Было видно, что детина выбирает, кого прогневать: гостя отказом от аудиенции или хозяина, введя к нему незнакомого человека.

– Мастер Кармарлок не принимает, – наконец сделал выбор привратник.

Риордан с сожалением показал ему бляху тайной полиции.

– Веди, – приказал он.

Минуя дом, слуга сразу же направился во внутренний двор. Риордан следовал за ним с тяжелым предчувствием. Кармарлок всегда был для него настоящим человеком, одержимым не менее настоящими демонами. Он привык к риску, жизнь вдали от Парапета Доблести была для него отвратительна на вкус, словно подгорелая каша. Кармарлок изводил себя и своих близких. Он искал утешение во всем, а особенно в вине. Во время службы у барона Риордан считанные дни видел своего начальника трезвым. Почти каждый вечер Кармарлок отправлялся в городские трущобы на поиски неприятностей, а жена провожала его вздохами и тягостными взглядами. Утром были рассаженные в драках кулаки и недолгие муки совести, которые смывались вместе с похмельем новой порцией выпивки. Жизнь обычного человека была для него шелковой удавкой на горле. От жаждал от нее избавления. Ни служба, ни семья не могли предложить ему ничего равноценного. Он планомерно ровнял себя с землей, но на момент их расставания кулаки Кармарлока еще хранили стальную крепость. Реакция у него была уже далеко не та, как в молодые годы, но навыки поединщика по-прежнему были при нем. Именно Кармарлок поставил Риордану тот самый удар кабана, которым так ловко взрезали брюхо криминальному воротиле. Без сомнения Кармарлок с его врожденной жестокостью мог избрать такой прием для казни неугодного человека. Он вполне мог домыслить, что Риордан вычислит его, но Кармарлоку было на все плевать. В каземат он ни за что не сядет, он с облегчением предпочтет смерть от руки своего бывшего подчиненного и ученика.

Такие мысли одолевали Риордана до момента, когда он обогнул угол особняка и заметил знакомую кряжистую фигуру отставного поединщика. Он подавил тяжелый вздох, потому что уже приготовился увидеть опухшее лицо, набрякшие веки и глаза с воспаленными прожилками капилляров.

Кармарлок был занят привычным для себя делом – наблюдал, как конюх гоняет по двору на длинной лонже очередную скаковую лошадь. Назло всей Цветочной улице дом Унбога упрямо продолжал торговать рысаками, а над кварталом знати плыли ароматы конских «яблок».