Здесь мной был подмечен интересный момент, характерный для того времени – всевластие органов правопорядка нижнего уровня на местах. Они, руководствуясь своими интересами, могли легко игнорировать устные указания вышестоящих начальников среднего уровня, особенно, если они давались по телефону. Отец, окрыленный тем, что, наконец, всё решится, явился в свой районный отдел милиции, не взяв с собой ничего, но там его задержали, составили протокол, обвинили в незаконном проживании в Москве и посадили в подвал, заполненный уже сидевшими там ворами, грабителями и пр., где ему, 69-летнему старику, уже больному склерозом, пришлось мучиться в спертом воздухе подвала, пропитанном табачным дымом и запахами уборной, которая находилась здесь же.

Каким-то образом он смог оповестить меня о своем задержании и попросить, чтобы я ему принес кое-что и передал в окно подвала какие-то вещи, что-то поесть, я уже подробностей не помню. Помню лишь, что передал ему какие-то вещи и продукты, а он передал мне через полуподвальное окно какое-то грязное белье, терпкий запах которого пропитал мою комнатку и потом долго преследовал меня. Вообще потом этот запах грязи, уборной, страданий и мучений людей, я всегда связывал с запахом всех тюрем России и, наверное, тюрем всего остального мира.

Возможно, это был последний раз, когда я видел отца живым через окно подвала отделения милиции в одном из переулков Арбата. После отсидки в подвале милиции его поспешно осудили и куда-то сослали в Сибирь.

Дальше я не стал развивать тему пребывания моего отца в ссылках и тюрьмах из-за отсутствия у меня сведений, так как писем и записок от отца я больше не получал. Новая советская литература полна записок бывших ссыльных и заключенных до войны. Некоторым из них посчастливилось уцелеть и выйти на свободу до войны или даже во время войны.

Свою завершающую позорную роль после возвращения отца из сравнительно кратковременной второй ссылки в начале 30-х годов сыграл сосед Цингов, проживающий в одной квартире с отцом, о котором я уже писал выше, своими регулярными доносами в органы о нарушении бывшим ссыльным предписанного режима (т. е. жить не ближе, чем 101 км от Москвы), когда отец тайком приезжал из Малоярославца, чтобы кратковременно навестить меня и иногда оставался на ночь, чтобы ранним утром скрытно уехать обратно. Цинге каким-то образом это удавалось обнаруживать, и он сообщал в милицию, что отец опять приехал и нарушил запрет на посещении Москвы бывшими ссыльными. Отца задерживали и в лучшем случае высылали обратно в Малоярославец, а в худшем случае помещали в изолятор и оформляли на него дело с ожидаемыми тяжкими последствиями, Отец, как я помню, сидел в подвале с разными ворами и бродягами, дожидаясь своей участи. Я приносил ему какие-то передачи и даже кое-что передавал ему в подвальное окно. После этого он уже не появлялся у меня дома, хотя я получил одно или два письма (записки) от него, а перед самой вой ной он совсем перестал давать о себе знать, просто исчез в бескрайней Сибири.

Конец ознакомительного фрагмента.