— Извините, что мы встречаемся здесь, — сказал Аллен, устанавливая на низеньком столике магнитофон. — Но времени у нас в обрез. Мне нужно срочно возвращаться в Бонн. Да и у вас в Варшаве горячая пора.

Рут разочарованно вздохнула. Этих встреч с Сандерсом она всегда ожидала с нетерпением. После напряженной, связанной с опасностью разоблачения работы в Варшаве, после встреч с людьми из «Солидарности», взбудораженными, нетерпеливыми, спешащими скорее насладиться результатами своих хотя бы и временных успехов, короткие дни пребывания в Вене в обществе Сандерса казались ей справедливым вознаграждением.

Выпив кофе и съев два пирожных, она начала неторопливо диктовать, время от времени заглядывая в небольшую записную книжку. Внимательно слушая ее, Аллен едва сдерживал восхищение. Эта скромная женщина стоила двух-трех оперативников из их резидентуры в Варшаве, которые постоянно жаловались на «трудную и ответственную работу в Польше» и требовали повышения зарплаты.

Моника наговаривала текст около трех часов. Лишь изредка она делала небольшую паузу и выпивала стакан минеральной воды или кофе, который Аллен готовил по-турецки, зная, что она привыкла к такому кофе еще в Белграде. Наконец она кончила говорить, протянула Сандерсу свою записную книжку, которую тот должен был доставить в Бонн, и чуть свободнее уселась в кресле. Аллен, тихо сидевший напротив нее за низеньким коктейльным столиком, не скрывал своего удовлетворения.

— Дорогая Рут, — сказал он мягко, — я хотел бы передать большую благодарность нашего высшего руководства за вашу отличную работу. Я рад сообщить вам, что на ваш счет с января этого года переводится вдвое больший гонорар, чем раньше.

Рут благодарно кивнула головой, хотя деньги ее не очень волновали. Для одинокой женщины она зарабатывала вполне достаточно и в ЮПИ.

— Руководство хотело бы также передать вам некоторые новые рекомендации, — продолжал Сандерс. — Это касается в первую очередь работы с писателями и журналистами, которые сейчас хотели бы поговорить о либерализме, об изменениях в социальном строе, о плюрализме, о другой модели социализма. Так было в Праге, и это наверняка повторится сейчас в Варшаве. Успех очевиден, но необходимо также помнить печальный опыт некоторых наших неудачных, я бы сказал, недальновидных действий во время «пражской весны». Тогда некоторые публицисты слишком быстро и резко выступили с открытыми нападками на Москву, характер советско-чехословацких отношений. Нет. Сначала первая «серия», и только потом — вторая.

Работать надо не в крупных органах, а в многочисленных изданиях «Солидарности» — в их листовках, брошюрах, обращениях, еженедельниках, бюллетенях. Пусть это будет «голосом народных масс», «профсоюзного актива». У вас еще есть время прочитать наши письменные инструкции. Мне же осталось добавить совсем немного.

Аллен встал из-за стола, вновь сходил на кухню и через несколько минут вернулся оттуда с новой порцией кофе. Он разлил его в маленькие чашечки и продолжал:

— Вы знаете, я историк по образованию. Причем изучал историю распространения учения Маркса в Европе, включая, разумеется, Россию. В последнее время я специально занимался изучением многовековых отношений между Россией и Польшей и установил любопытные факты, которые нам следует учесть в дальнейшей работе.

— Но этот элемент постоянно присутствует в нашей работе. Вековое былое недоверие к России мы должны возродить и постепенно довести до точки кипения, превратить его в ненависть народа. Несмотря на то что они и соседи, и политические союзники И кое-что нам в Варшаве удалось сделать…

— Я знаю это, Рут. Но мне хотелось бы изложить свои собственные соображения.

Рут внимательно слушала Сандерса, еле скрывая на лице иронию, которую вызывали у нее разглагольствования этого способного, но, видимо, слишком самоуверенного человека. К тому же она по-женски интуитивно чувствовала в нем какой-то холодок, отчуждение, невнимание к ней как к женщине. Рут знала, что она далеко не красавица, в ее жизни ей еще никто не объяснялся в любви. Но она бы обязательно заметила его взгляд на ее стройные ноги, на ее фигуру. Она для него была, видимо, мыслящим роботом.

— Так вот, уважаемая мисс Грубер, — продолжал Сандерс, — я пришел к глубокому убеждению, что лозунгу так называемого пролетарского интернационализма мы можем эффективно противопоставить лишь одно оружие — национализм!

Два небольших экскурса. В начале пятидесятых годов в Венгрии местные власти изменили систему оценок в школах и вузах — по русскому образцу: пятерки стали отличными оценками, а единицы — худшими. До этого, как вам хорошо известно, у венгров все было наоборот. Наши люди умело тогда использовали этот просчет и сумели поднять часть студенчества и даже школьников на защиту старых добрых единиц и двоек. А как ловко использовали имя поэта Шандора Петефи! Активно работал на нас клуб его имени…

Второй экскурс. Чехословакия шестьдесят восьмого года. По нашему заданию некоторые местные публицисты стали подкидывать идею о том, что Октябрьская революция — это чисто русское явление, а русские, мол, никогда не знали, что такое демократия. А Чехословакия, дескать, всегда жила в условиях традиционного демократизма, и, следовательно, русский опыт ей далек и чужд.

Вот вам два примера. В этом же духе следует сейчас действовать в Польше.

— Да, но, надеюсь, эти события будут иметь иной финал?

— Я тоже надеюсь. Мое руководство просто очень надеется.

— Аллен, вы не думаете, что мы пассивно ждем ваших указаний, а по своей инициативе ничего не делаем? Знаете ли Вы, что вся Польша покрыта захоронениями русских солдат, погибших во время последней войны? Русские их называют «братскими могилами». Через наших людей в «Солидарности» удалось осуществить осквернение нескольких русских кладбищ. Не скажу, что население Польши было от этого в восторге, особенно старшее поколение, которое прекрасно помнит войну. Однако тем самым ситуацию в стране удалось обострить и, пожалуй, создать определенную напряженность между союзниками по Варшавскому Договору.