Опять во что-то проваливаюсь, лечу, увязаю. Пытаюсь закричать, позвать на помощь, но нет ни голоса, ни сил. Я чувствую на себе его руки. Они обвивают меня, отрывают от земли, стягивают тугим обручем. Я чувствую его запах. Он травит искушающими нотками опасности. От него веет самой смертью. Но его тиски слишком крепки. Они не поддадутся на мои слабые потуги освободиться.

— Черт!

Я вздрагиваю от оглушительного звона бьющегося стекла. Спросонок кажется, что кто-то разбил окно. Уж больно громки любые звуки, когда твое сознание дремлет, окутанное хоть каким-то покоем.

Подскочив с подушки, убираю растрепанные волосы с лица и бегло осматриваюсь.

Уже утро. Причем — позднее. Я лежу в кровати Антона, накрытая одеялом. Но точно помню, что не уходила с софы. Выходит, мне не почудилось. Он действительно трогал меня, когда переносил на кровать. Только… зачем?!

В нос ударяет запах моих духов. Настолько терпкий, словно кто-то выплеснул их прямо перед моим лицом.

Слышу, как за приоткрытой дверью ванной осколки скребут по кафелю. Выглянувший оттуда Антон с мокрыми зализанными назад волосами и в полотенце на бедрах оказывает мне честь своим взглядом, прежде чем сообщить:

— Я разбил флакон с твоими духами.

— Что?! — возмущаюсь я, позабыв, какая это мелочь по сравнению со всем остальным.

— Не привык, чтобы вещи были раскиданы, где попало.

— Они стояли на раковине!

— Очень подходящее место, — язвит Громов. — Поднимайся. Поедем в свадебный салон. Заодно заскочим в торговый центр, куплю тебе новые духи.

Свадебный салон… Как же я осмелилась забыть, что выхожу замуж за этого мерзавца!

Настроение у моего жениха вроде приподнятое. Но я все равно заглядываю под одеяло, чтобы проверить, вся ли одежда на мне в наличии. Напрасно волнуюсь. Инесса наверняка ни в чем ему не отказывала. Сегодня этот самец сыт, и я могу быть спокойной: предлагать мне перепихнуться он не будет.

И хотя у меня нет никакого желания мерить свадебные платья, которые не изменят траурного выражения лица, бунтовать мне нельзя. Подчинение теперь моя норма. Самое важное условие выживания. Поэтому воспользовавшись ванной после Антона, я напяливаю на себя футболку и джинсовый комбез, небрежно собираю волосы на макушке и цепляю на глаза темные очки. Нет ни малейшего желания причесываться и краситься. Для этого должно быть праздничное настроение, которое осталось при Инессе, в отличие от ее жениха.

— Дразнишь? — задается вопросом Громов, с полминуты протаращившись на меня в салоне машины.

— Просто из того, что привез Генрих, выбор невелик. — Отворачиваюсь к окну в ожидании, когда же этот Генрих повернет ключ зажигания и увезет меня из этой тюрьмы.

— Опять не о том думаешь, Рина. — Антон резко подается ко мне, обдав мое лицо мятным дыханием. — Я люблю растрепанных телочек. Надеюсь, примерочная в салоне просторная, — усмехается он, облизнувшись и хлопнув Генриха по плечу, чтобы тот трогался.

— Славно, что я не телочка, — отражаю я, больше не трепеща перед ним. Как будто отшибло весь страх.

Громов обрисовывает взглядом мое лицо и садится на место.

— Да, — соглашается на удивление просто, — тебя язык не поворачивается так называть. Не доросла. Мышь.

Уж лучше мышь — тихое, незаметное, юркое создание. Чем потно-копытное.

Ловлю на себе зоркий взор Генриха. Выворачивая со двора, то и дело поглядывает на меня в зеркало заднего вида. Бережет своего Антона Львовича. Даже мне не доверяет, всегда начеку.

— Расслабься, терминатор, — вздыхаю, откидывая голову на спинку сиденья. — Острый язычок — слабое оружие против твоего босса. А зубы у меня еще не заточены.

Антон молча усмехается и растворяется в экране своего айфона. Скроллит ленты, тапает по сенсору. В общем, отчуждается, давая мне условный максимум свободы. Из мчащейся по шоссе машины я, конечно же, выпрыгивать не намереваюсь, но стекло приспускаю, чтобы пособирать воздух ладонью, ощутить этот призрачный дух воли, подпитать слабую надежду однажды вновь расправить крылья.

— Вам в какой бутик за духами? — интересуется Генрих после получаса молчания.

Громов отвлекается от айфона, посмотрев на меня.

— «Lush»? — перечисляет Генрих. — «Новая заря»? «Парфюмер»?

— «Летуаль», — приземляю я его с вершины роскоши, занимаемой его хозяевами. — И те я в соцсетях за репост выиграла.

— Только не говорите Ксении Вацлавовне, — подшучивает Генрих, хотя даже не улыбается при этом. — Иначе Льву Евгеньевичу снова придется платить психотерапевту.

Странно, что эту женщину шокируют товары из обычных магазинов, в то время, как муж и дети убивают людей. Мне однозначно надо бежать из этой семейки. И чем раньше, тем больше шансов самой не стать пациенткой мозгоправа.