Мы спускаемся на первый этаж, где встречаемся со Львом Евгеньевичем. Возраст и нервы даровали ему бессонницу, убиваемую бесцельным созерцанием светящегося в темной комнате аквариума.

— Знаешь, за что я люблю рыб, Антон? — задерживает он нас, мрачным силуэтом сидя на диване. — Они не болтают.

— Я тоже. — Громов меняет курс на гостиную и показывает отцу кольцо на моем пальце. — Дело сделано.

Лев Евгеньевич одобрительно кивает, признав кольцо. Неужели настолько качественная подделка?

— Куда собрались? У вас же намечался массаж.

— Прибрать за собой надо. Подышим свежим воздухом, развеемся. Ребенку полезно.

Губы Льва Евгеньевича трогает едва уловимая улыбка. Он поднимает бокал в молчаливом тосте и делает глоток.

— С вами все хорошо? — спрашиваю я. Сама не знаю, почему. Не сказать, что я чертовски переживаю за здоровье этого человека. Просто в такие моменты он выглядит каким-то разбитым, слабым, печальным.

В поднявшихся на меня глазах проскальзывает легкое недоумение. Видимо, у него не часто спрашивают о самочувствии.

— Мои сыновья грызутся из-за наследства. Все замечательно.

Решив ничего на это не отвечать, Антон берет меня за руку и тянет на выход.

— Спокойной ночи, — успеваю я пожелать, прежде чем за нашей спиной захлопывается входная дверь.

Машина уже во дворе. Рычит заведенным зверем. В динамиках долбит музыка. Сидящий за рулем Демид покачивает головой в такт и щелкает пальцами.

Мне приходится сдвинуть портативный холодильник, чтобы сесть. Поглядывая на него с опаской, усаживаюсь и облизываю сухие губы. Антон переваливается через меня, вдавливая в сиденье своей неподъемной тушей и душа меня запахом своего тела, которым я уже и так насквозь пропитана.

— Пиво будешь? — Отбрасывает крышку, из облачка пара достает жестяную банку с каплями конденсата и откупоривает ее с шипящим звуком. — Совсем забыл. Тебе же нельзя ничего крепче воды, — ухмыляется над моим голодным видом.

Сомкнув губы, поджимаю их. Зубки безопаснее спрятать.

— Так куда мы все-таки едем? — спрашиваю, как только трогаемся со двора.

— В лес. — Антон делает глоток и, довольно мычит, откинув голову назад. — Сказал же.

Нервно крутя на пальце кольцо, смотрю в окно — на мелькающие деревья и корявые кусты вдоль дороги. Освещаемые лишь светом фар, они выглядят пугающе, и лес, гулять в котором теплым летним днем в удовольствие, отталкивает, подобно кладбищу.

— Там мороженое есть, — сообщает мне Демид, не отвлекаясь от дороги.

— Спасибо. Я горло берегу.

Антон запрокидывает руку на спинку сиденья и как будто по чистой случайности пальцами касается моего плеча.

— Правильно, такую глотку надо беречь.

Я подаюсь вперед, подальше от его прикосновений, но он хватает меня за плечо и возвращает в исходное положение. Засовываю свои принципы под желание жить и терплю. Тем более есть тут кое-что омерзительнее — музыка Демида. Стоит отметить, у Антона вкус лучше, мне ближе.

— Что мы будем делать в лесу? — уточняю, сковываясь в объятиях своего жениха с запашком пива.

Ненавижу его. Радик всегда пах пивом. Дешевым старым пивом. И хотя в руках Антона дорогое, импортное, да еще и безалкогольное, воспоминания расковыриваются не самые приятные.

— Тебя буду перевоспитывать, — отвечает Антон, склонившись ко мне.

Отодвигаюсь вбок, но без толку. Там его рука, которая снова притягивает меня к твердой груди.

— Как? Объяснять разницу между съедобными и ядовитыми грибами?

— Тебя, язву такую, ядовитым грибом не зашибешь, — усмехается, опять поглаживая мое плечо пальцами. Скотина! — Хочешь жить, Рина? Хочешь бабулю свою и маму на своей свадьбе увидеть? Подружку… Как ее?

— Софья, — подсказывает ему Демид.

Козлина! Он даже на Соньку накопал!

Я зажмуриваюсь, прогоняя перед глазами образы дорогих мне людей. Давит на самое больное.

— Ты слишком дерзкая, Рина. Я твой единственный билет в безоблачное будущее. Пора бы стать ко мне терпимее.

— Зря надеешься, что после лесной прогулки я полезу под тебя. Ты спутал меня со своими парнокопытными, жвачными. Животновод!

Демид сбавляет скорость, съезжает с шоссе и пробирается вглубь лесных зарослей по узкой накатанной дорожке.

— Поверь, Рина, — выдыхает Антон, — после этой прогулки многое изменится.

Ночной лес пахнет свежее: прохладой терпкой смолы и прелыми листьями, шумно шуршащими под ногами. Увы, в компании Громова к этому запаху добавляется гнилой душок смерти.