Бросаю машину где-то посреди сельской дороги, пробираюсь сквозь заросли сухой полыни и репейника, сдирая и царапая кожу на руках и голых щиколотках. А потом ору что есть мочи. Это психологический приём, мама говорит, что помогает.

Нет, мам, нихрена не помогает… Горит, давит и рвёт изнутри всё также. А ещё холодно ужасно. И мокро. Я стою в какой-то луже с ледяной водой, промочив кроссовки насквозь.

Сколько я там простояла не знаю, вернуться в машину меня заставил дождь и окоченевшие ноги. Завтра ты точно опять заболеешь. Плевать! Даже лучше, подлую личину Калинина не видеть.

Дома взволнованная мама, на звонки которой я ни разу не ответила, а обещала быть дома ещё час назад.

— Где ты была? — смотрит на меня ошалевшими взглядом.

— Гуляла.

— Где можно так гулять? Ты на себя посмотри! Мокрая, грязная, вся в кожушках.

— Далеко, мам, далеко, — стянула с себя мокрую куртку и сбросила тяжелые от воды кроссовки.

— Ты сдурела, Макс? Опять простыть хочешь?

— Нет, мам, я умереть хочу… Сдохнуть, чтобы никому не мешать…

— Что ещё такое придумала? — испуганно проследовала за мной до ванны. — Дверь не запирай.

— Не волнуйся, не собираюсь я на себя руки накладывать. Он того не стоит, — зашла в ванную и начала раздеваться.

— Ты с Гордеем поссорилась? Бывает… Помиритесь ещё, — пытается успокоить, но голос сильно взволнован.

— Не помиримся. Иди, мам, со мной всё в порядке.

— Сима, не делай глупости, пожалуйста, — умоляет.

Я чувствую в её глазах сейчас слёзы. Меня даже имя не бесит.

— Не волнуйся. Я не для того выжила, чтобы из-за какого-то козла с жизнью кончать. Просто помоюсь и отогреюсь. Приготовь мне чай горячий.

— Хорошо, — всхлипнула за дверью мать.

После того, как смываю с себя грязь, я сажусь на пол в душе, закрываю глаза и так сижу. В голове ни одной мысли. Пустота… Гуляет ветер. Так разве бывает? Если я думаю об этом, значит не так уж и глухо.

Накатывает усталость, до боли в мышцах, даже ломит. А ещё ломит где-то глубоко под рёбрами. Странное чувство, словно кто-то схватил сильно-сильно и давит, при этом выкручивая там что-то.

Так люди ощущают разочарование в любви?

Бабочки в животе точно сдохли. Одна ещё немного трепещется, не веря в произошедшее, но и ей скоро каюк. Дихлофос Калинин сделал своё дело.

— И не ори на меня! — приказываю внутреннему голосу, который не хочет верить в то, что я видела.

Он сомневается. А я нет.

Выйдя из ванной, застаю маму на кухне, а с ней сидит и пьёт чай папа.

— Шустро ты отцу нажаловалась.

— Я заехал по дороге домой, мама и поделилась. Что у вас произошло? — смотрит с волнением.

— А тоже, что и у тебя… Живёшь на две семьи и думаешь, будто это норма.

— На какие две семьи? Бред какой-то! — злится.

— Спишь днём с мамой, а на ночь к своей швабре рыжей возвращаешься. Не стыдно, пап? — бросаю ему укор.

— А ты наблюдательная, — поправляет пиджак подёргиваниями за края. — Только немного ошиблась. Никакой "рыжей швабры" давно нет. Я её выставил на следующее утро после дня города. Я не слепой, Макс. Видел, как она на твоего Гордея смотрела.

— Он не мой!

— Хорошо, пусть будет — не твой.

— Можете меня из колледжа в другую школу перевести?

— Нет! — строго от отца. — Будешь здесь доучиваться. Ваши любовные проблемы не должны мешать твоему личностному росту. Учись давить свои душевные порывы — пригодится в будущем.

— Я могу и сама документы забрать.

— Не сможешь. Я запрещу их тебе отдавать, — рычит отец, встаёт и опирается руками о стол, нависнув надо мной.

У него не заржавеет.

— Зачем издеваться?

— Мы землю рыли, чтобы его от тюрьмы отмазать. Я себе врага в лице губернатора нажил, а ты из-за какой-то глупой ревности станешь делать что захочешь? А вот хрен тебе! Доучиваться будешь здесь. И точка, — ткнул пальцем в стол. — Начнёшь пропускать уроки — лишишься денег. И тренировки твои с поездками на соревнования я тоже оплачивать не буду.

Это удар ниже пояса. Подло бить по больному.

— Я бы давно забрал маму домой, если бы не ты, — продолжил. — Мы готовы были дать тебе шанс на самостоятельность. В разумных пределах, конечно… Но сейчас я вижу, что ты ведёшь себя, как малолетняя истеричка.

Его тираду прервал звонок в дверь.

— Поздновато для визитов, — нахмурилась мать и пошла открывать.

Заглянув в глазок, она удивлённо фыркнула носом и открыла дверь.

— Макс, кажется это к тебе, — крикнула из прихожей.