– Дом признал её хозяйкой, – тщательно контролируя интонацию и стараясь сделать её как можно более нейтральной, произнёс я, – он не отпустит её.

– Не понял, – Максимилиан сделал большой глоток вина и пренебрежительно пожал плечами, – ты забыл все знания, которые дала тебе Академия? Дом, даже если предположить, что он действительно живой, не мог признать её, никак не мог. Для этого нужно обладать нужной кровью…Только не говори мне….

Максимилиан медленно развернулся и подошёл ко мне. От его фигуры веяло страшной, какой-то первобытной силой и леденящей душу опасностью. Даже мне, человеку более чем привычному, стало не по себе.

– Расссскажи мне вссссё, Касссспер, не упусссстив ни мельчайшшшшей подробноссссти, – негромкий голос императора наполнился зловещим змеиным шипением, и я почувствовал, как к спине прилипла мгновенно намокшая от пота рубашка, – так будет лучшшшше для вссссехххх….

Стараясь не смотреть в сторону Максимилиана, силуэт которого иногда словно расплывался, позволяя на мгновение увидеть контуры иного тела – огромного, с горящими алым глазами и гигантскими, пока сложенными, крыльями – я начал подробно, обстоятельно и исключительно по-деловому рассказывать всё, что произошло с того момента, как я вышел из портальной колонны в «солнечном и приветливом» Франгайском лесу. Император слушал предельно внимательно, прикрыв глаза и приняв обманчиво расслабленную позу. В пальцах он крутил бокал с кроваво-красным вином, что, если честно, слегка нервировало.

Когда я дошёл до описания дома, он недоверчиво хмыкнул и снова нахмурился, а когда я добрался до рассказа о том, что дом разговаривал с Кристиной образами и эмоциями, Максимилиан напрягся, словно до предела сжатая пружина.

– Он обратился к ней по имени, – продолжил я, стараясь действительно ничего не упустить. В этой абсолютно непонятной и странной ситуации необходимо было разобраться, и вряд ли я смогу сделать это самостоятельно. Как ни неприятно это признавать, но у меня элементарно не хватит магических сил, – он назвал её Лиз…

– Что. Ты. Сказал… – пугающе тихо спросил после длительной паузы смертельно побледневший Максимилиан, и мне впервые за последние несколько лет стало действительно страшно – такими пустыми и жуткими стали его глаза.

– Он назвал её Лиз… – повторил я, лихорадочно выплетая вокруг себя тонкую сеть защитного кокона. Полностью спасти, конечно, не сможет, но почему бы не попытаться хотя бы минимизировать потери, – она отказывалась, но дом настаивал, что она Лиз и что она…вернулась.

Мне чудом удалось увернуться от вспоровшего воздух в опасной близости от моего лица чёрного хлыста, но только потому что я был подсознательно готов к чему-нибудь подобному. Следующий удар тоже не застал меня врасплох. При этом я понимал, что цел исключительно потому, что гнев императора направлен не на меня лично, а на некие обстоятельства, мне пока неизвестные. Я понимал, что нужно продержаться хотя бы пару минут: ярость Максимилиана, как правило, была разрушительной, но короткой. Вот и сейчас, раскрошив в пыль метким ударом хлыста какую-то наверняка безумно дорогую статуэтку, он стал успокаиваться. Глаза посветлели, став из багровых снова льдисто-голубыми.

– Этого не может быть, – ещё хриплым после приступа гнева голосом сказал он, не глядя на меня, – этого не может быть, потому что не может быть никогда. Понимаешь?

– Да, мой император, – я склонил голову в почтительном поклоне и, следуя кивку Максимилиана, сел в кресло. Гроза миновала, и император снова был готов к диалогу.

– Она ушла из этого мира более трёхсот лет назад, – глядя в никуда, счёл всё же нужным ответить Максимилиан, и я затаил дыхание, боясь неловким жестом или неосторожным словом вызвать новый приступ агрессии. Пережить его без потерь я уже вряд ли смогу.

– Мой император, – осторожно проговорил я, чувствуя себя канатоходцем, идущим по еле заметной нити каната над пропастью, – позволено ли мне будет спросить, кто она?

– Она… – Максимилиан задумчиво посмотрел на меня, встал, снова наполнил вином бокалы и наконец-то ответил, – она моя мать, пропавшая триста лет назад императрица Элизабет.

Я промолчал, но не из каких-то глобальных соображений, а потому что банально потерял дар речи. О великой императрице Элизабет, женщине, свергнувшей собственного отца, сумевшей подчинить себе такую непростую империю, как наша, прошедшей к трону по трупам (в самом прямом смысле этого слова) и исчезнувшей более трёх веков назад, знали все. Она никогда не была замужем, никто не знал имени отца Максимилиана, потому что Элизабет не рассказывала, а спрашивать – таких смельчаков со временем просто не осталось. Есть, знаете ли, более простые и менее болезненные способы свести счёты с жизнью.

Она действительно бесследно пропала более трёх веков назад, но что имел в виду Максимилиан, говоря о том, что она «ушла из этого мира»? Не хочет же он сказать, что императрица прошла через Грань? Зачем? Ради чего она могла пойти на такой риск и бросить огромную страну на юного тогда Максимилиана? Да, он справился, но какой ценой! Из подающего надежды, увлекающегося смелыми экспериментами боевого мага он вынужден был превратиться в жестокого, непредсказуемого и страшного в своём равнодушии правителя. Максимилиан держал в повиновении и страхе всю империю, планомерно уничтожая всех, кто представлял собой хоть какую-то угрозу, даже потенциальную.

Я уже не мог претендовать на трон даже если бы захотел – ещё в юности я дал Максимилиану клятву верности, в случае нарушения которой обрекал себя на мучительную смерть. Умирать я не торопился, поэтому, хорошо подумав, решил, что жизнь рядом с троном гораздо лучше, чем смерть в борьбе за него. Наверное, именно благодаря этому разумному решению я всё ещё был жив и даже достаточно благополучен.

– Я должен всё увидеть сам, – безапелляционно заявил Максимилиан, решительно стряхивая задумчивость и поднимаясь на ноги, – и этот дом, которые никак не может быть таким, как ты описываешь, и эту…Кристину, которую он принял как хозяйку. Живые дома принимают в этом качестве только тех, в ком течёт наша кровь – кровь правителей Тёмной Империи. Твоя гостья из-за Грани никак не может принадлежать к нашему роду. Даже если поверить в невероятное, – добавил он едва слышно.