. Не узнаешь, конечно?

(его голос выводит ее из оцепенения). Кирилл! (Бросается к нему, прижимается, дрожит, беззвучно плачет.)

. Узнала… Ну, не надо, перестань! Прошу тебя, успокойся.

. Живой! Живой!

. До смерти мне еще далеко. Смерть меня подождет, как выразился один мой собрат по судьбе.

. Живой, боже мой! Живой, живой!

. Живой, здоровый, успешный… Вот только немолодой. Жизнь катится к старости.

. Тарасовна!

(понимает с полуслова). Сейчас позову. Мигом, мигом! (С редким для нее проворством чуть ли не взлетает по лестнице.)

. Не могу прийти в себя! Кир, ты? Неужели ты?

. Привидения в двадцатом веке немодны.

. Боже мой, ты! И какой красивый, какой молодой! Как ты смеешь говорить о старости! Ты совсем не переменился, совсем!

. Нет, Надя, я переменился. А если на внешности не сказалось, так потому, что в холодильнике, где я жил, всё живое консервируется.

(слова его доходят до нее не сразу – она всё еще ошеломлена его неожиданным приходом). В холодильнике?

. В Заполярье. Морозы там зверские – жизненные процессы замедляются. А старение – главная функция жизни.

(снова прижимается к нему, снова плачет). Кир!

. Успокойся, прошу тебя…

Сверху сбегает Белогоров, за ним спускается Тарасовна.

. Кирилл, неужели ты?

(смеется). А ты посмотри: может, не я?

. Ты, конечно, ты! (Троекратно целуются.) Надя, он не переменился! Раньше был неприлично почтенен, сейчас неприлично молод. Ни морщинки, ни седого волоска!

(явно актерствуя). Есть морщины, есть и седина – только они во мне, внутри, а не снаружи.

. Понимаю. Сколько ты вынес!.. А мы уже…

. Считали, что я умер? Знаю.

. Столько лет – и ни словечка, ни весточки.

. Десять лет в тюрьме – без права переписки. А потом… Об этом мы еще поговорим.

. Обязательно поговорим! Ты у нас ночуешь, это ясно. А какие планы на завтра? На ту неделю? Надолго в Москву? И откуда ты, из каких дальних мест?

. Леня, ты задал столько вопросов, что отвечать нужно весь вечер.

. Тогда скорее ужинать! Шампанское у нас есть?

. Неужто же не быть!

. Кирочка, садись на диван с Леней, а мы быстро всё приготовим.

. Может, помочь?

. Занятие нехитрое – накрывать на стол. Управятся сами.

Мужчины садятся на диван.

. Ты, я вижу, домашний деспот. Ввел сатрапическое правление, как говорили у нас на севере.

. Сатрап из меня не очень… А вот не мешать – просят.

. А ты этим пользуешься. Удобно прикидываться неумехой?

. Только в хозяйственных делах. Моя единственная привилегия – ничего не понимать в хозяйстве. В остальном я в общем нормальный человек, да и работник без особый нареканий.

. Скромничаешь! Думаешь, в своей глуши я разучился читать по-русски? Знаешь, как у нас называется твой «Курс хирургии внутренних органов»? Библией скальпеля! Настольная книга в клиниках. Я внимательно следил, как ты поднимался до всесоюзной знаменитости. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой…

. Какая там знаменитость! Именитость – это да, на это я еще соглашусь. Чины и звания – только и всего.

. Лауреат Сталинской премии всё-таки…

. Мало ли кому эти премии давали! Подошла моя очередь получать – получил. Вроде выслуги лет.

. Леня, не скромничай! Если кто и получил премию не за выслугу, а за заслугу – так это ты.

. Полностью поддерживаю – как врач-практик и один из незаметных учеников и почитателей профессора Белогорова. Между прочим, на севере я первый оперировал желчные протоки по твоему методу. И не одному человеку продлили жизнь твои искусственные желчевыводящие трубы.