— Прекратите! — кричу на них. — Слышите меня? Оба! Гордей, остановись! Кис! Чёрт! Да хватит!

Я никогда так близко не видела, как люди бьют друг друга. Это очень страшно. И я не представляю, как их можно остановить. Это ведь всё равно, что попытаться влезть между двумя вцепившимися друг в друга бойцовскими псами.

— Гордый, — хрипит Кис, поваленный на землю. — Это не я. Не я, блядь! Ммм… — стонет, получив кулаком в скулу.

— Остановитесь! — снова кричу.

Потасовка продолжается. Звоню девчонкам, прошу, чтобы спустились. Мне уже нехорошо от всего происходящего. В воздухе стоит пыль и появился запах крови. Пахнет ещё не развеявшимся выхлопом и горючим.

— Я не предавал тебя, — продолжает доказывать Кис.

— Поэтому ты здесь?!

Гордей вздёргивает Саркиса вверх и толкает на ствол дерева.

— Пожалуйста, прекратите оба, — опускаюсь на край скамейки. Голова очень сильно кружится.

Хлопает подъездная дверь. Меня глушит топотом ног. Чьи-то руки касаются моих плеч, и среди всего этого хаоса раздаётся громкий свист, оставшийся звонким эхом в моих ушах.

Всё неожиданно стихает. Мне даже кажется, что я оглохла. Но нет. Я слышу тяжёлое дыхание двух взведённых до максимума молодых мужчин.

Бабушка вынимает пальцы изо рта.

«Она так умеет?» — нервно посмеивается мой внутренний голос, но тут же замолкает и он.

— Вы чего тут устроили на ночь глядя?! — бабуля упёрла руки в бока и нахмурившись смотрит на Киса и Гордея.

Лица у обоих разбитые. У Саркиса сильнее. У него же порван ворот футболки. У Гордея агрессивно раздуваются ноздри, а у меня перед глазами всё плывёт.

— Вон отсюда, оба!

— Я не уйду, пока мы с Ясей не поговорим, — Гордей делает несколько шагов вперёд.

— Остынешь. Приведёшь себя в порядок и утром придёшь. Если захочет слушать, поговорите. А сейчас уходи. Ты не видишь, до чего её довёл?

— Гордый, — зовёт Кис.

— Заткнись, — рявкает Калужский, — пока я тебя не добил!

Подходит ко мне, игнорируя вообще всех присутствующих. Присаживается. Кладёт ладонь со сбитыми костяшками на колено. Меня тут же опаляет жаром, но я пока не могу вменяемо реагировать. Голова всё ещё кружится.

— Девочка моя, — такой тихий, такой родной голос касается моих заложенных ушей. — Ясь, — Гордей старается заглянуть мне в глаза. — Я очень люблю тебя, слышишь? И, — устало и грустно улыбается он, — нашего малыша.

— Мне нехорошо… — делаю вдох. — Я хочу домой.

Гордей

— Здесь будь! — бросаю Кису и поднимаю Ясю на руки.

Не весит ни черта. Дышит тяжело. Положила голову мне на плечо. Соня уже звонит в скорую. Аня бежит вперёд, чтобы открыть мне подъездную дверь. Не отстает и Нинель Эдуардовна, прожигая мои лопатки строгим взглядом.

Сердце лопнет сейчас от переизбытка эмоций. Адреналин всё ещё гуляет по венам. К нему добавляется что-то необъяснимое. Страх за свою девочку и нашего ребёнка, трепет, нежность. Я прижимаю Ярославу к себе. Родную, тёплую, домашнюю, мою. Дико скучал. Меня будто собрали заново в единое целое. Малышка так доверчиво прижимается. Как раньше. Мне орать хочется. В груди распирает.

— Моя, — дышу ей в волосы, переступая порог квартиры. — Ты моя, слышишь? — голос хрипит. Совсем не похож на мой собственный. — Не смогу больше отпустить. Не отпущу.

Кладу на кровать, опускаюсь на пол на колени. Яся такая бледная, такая растерянная. Мне хочется укрыть её собой. Спрятать от ублюдков, разрушающих нашу жизнь. Домой забрать очень хочется. Там наши простыни ещё не остыли. Наши чашки, из которых мы по утрам пили чай. Её смех впитался в стены. Тихие вечера в обнимку на кровати под сериал. Поцелуи.

Чёрт, сколько там поцелуев!

Это нельзя просто взять и выкорчевать из нас.

Моя рука сама тянется к её животику. Замирает в паре сантиметров от прикосновения. Из дверного проёма за нами строго следит её бабушка. Мне сейчас всё равно. Пусть хоть всей компанией смотрят.

Яся облизывает губы. Накрывает мою ладонь своей и сама прижимает мою руку к животу. Пульс пляшет в висках от восторга. Есть ощущение свершившегося чуда.

— Я хотела сама сказать… — тихо говорит она.

— Макс не мог промолчать. Передал Платону. А брат позвонил мне. Я далеко за городом был. Всех птиц с деревьев сорвал своими воплями, — грустно улыбаюсь родной девочке. — Ясь, — от тепла её ладони кровь разогревается и начинает плавить вены. Но это не больно. Это так естественно. Её огонь никогда не сжигал меня дотла. Он согревал до болезненно-трепетного счастья, живущего в каждой клетке моего организма.

— Малышка, я не знаю таких слов, которые могут хоть как-то оправдать всю ситуацию, произошедшую с нами. Я не знаю, чем клясться, чтобы ты мне поверила. Никогда, слышишь меня? Я бы никогда по доброй воле так с тобой не поступил.