— Но я… В общем, люблю тебя. Сильно-сильно, — душевно произнес он, прикрывая глаза.

Я испугалась, что сейчас он так и уснет — стоя на коленях в центре нашей кухни, но Женя оказался крепким орешком.

— Я… — он снова покачнулся.

— Жень, тебе бы поспать, — робко предложила я.

Неожиданно отец грохнул кулаком по столу и гаркнул:

— Молчи и слушай! И не вздумай отказаться! Довела мужика до ручки!

— Я? — округлила я глаза.

— Молчи, Лиля! — приказал папа и снова ушел в себя.

— Я с тобой быть хочу, — найдя поддержку в лице очень тяжелой артиллерии и благодарно обернувшись в сторону папы, продолжил Женя, — верь мне, а?

— Верю, — выдохнула я и подошла ближе.

Протянула руку, зарываясь пальцами в его волосы и блаженно выдохнула.

— Пойдем спать, Жень? Завтра поговорим.

Обернулась через плечо к маме, взглядом прося поддержки.

Громов с трудом поднялся, вздохнул, взял меня за руку и позволил увести его в мою комнату.

Упал на кровать, распластавшись на ней, как снежинка, и тут же уснул. Я заботливо накрыла его одеялом, прислушалась к тишине в квартире и пошла выяснять, что у нас случилось.

Вышла в гостиную и только в тот момент заметила еще несколько букетов, которые расставила мамочка. Ваз не хватило, и цветы стояли еще и в трехлитровых банках.

Я прошла в кухню, где мама, стоя ко мне спиной, мыла посуду. Почувствовав мое приближение, она обернулась, выключила воду и очень тепло улыбнулась.

— Рассказывай, — попросила я, цепляя со стола кусочек колбаски.

— Я так понимаю, зять у нас будет из органов.

Я смутилась и даже жевать перестала.

— Он пришел три часа назад, — не стала мама держать интригу, — с цветами, серьезный такой. Нервничал. И сразу к отцу твоему. Я вмешиваться не стала, звонила тебе, но телефон был выключен. Думала, папа его выгонит, а они коньяк открыли. Меня даже на порог не пустили, сказали, что по-мужски хотят поговорить. Ну и… поговорили вот так, что оба лыка не вяжут. Лиля, это он? Тот самый?

— Тот самый, — выдохнула я, опускаясь на стул, — я так его люблю, мам.

Призналась — и стало легче.

— Я вижу. И он любит, это видно, дочь. Даже Павла смог убедить, ты же знаешь нашего папу.

— Ты правда так думаешь? — с надеждой спросила я, поднимая глаза.

— Я уверена. И что-то мне подсказывает, что зять свататься приходил, вот только немного силы не рассчитал, а в таком состоянии не сообразил кольцо достать.

Я сглотнула и обняла себя руками. Сердце билось как сумасшедшее, а я захлебывалась собственным счастьем. Пришел к отцу, не побоялся.

— Он мне нравится, Лиль, — продолжила мама, — хороший парень, соглашайся.

— Я…

— Иди, я уберу со стола, — тепло произнесла мама.

Я поднялась и на негнущихся ногах потопала в спальню. Женя крепко спал, перевернувшись на бок. Я переоделась, постоянно косясь в его сторону, подумала и нырнула к нему под одеяло.

— Пельмешка, — выдохнул он, удобно подгреб меня под себя, обнял, уперся подбородком мне в макушку и снова уснул.

А я не могла. Не могла дождаться утра, чтобы сказать ему то, что очень хотела.

Сказать, что устала сомневаться, думать, бояться. Что влюбилась в невыносимого опера. Что он теперь только мой личный и больше ничей.

Засыпала и снова просыпалась в его объятиях. Сама теснее прижималась, когда он расслаблял руки, и утыкалась носом ему в грудь.

А когда он утром открыл глаза, округлил их, пытаясь понять, где находится, выпалила:

— Я люблю тебя!

Глава 48

Женя

Болело все. Чувство было, что вчера вечером по мне от души поездил асфальтоукладчик. Туда-сюда, туда-сюда. Последнее, что я помнил, — допрос, устроенный мне Павлом Ивановичем. Я даже подумал, что он из наших — так профессионально и четко он задавал вопросы.

— Я люблю тебя! — услышал я тихий голосок.

Сфокусировал взгляд, увидел сияющие голубые глаза пельмешки и забыл, как дышать.

— И ты мой, понял? И больше ничей! Потому что если я что-то узнаю, то у папы есть оружие, и я, в отличие от соседа-адвоката, не промахнусь. И рука не дрогнет. Вот!

Она ткнула указательным пальчиком мне в грудь, а я все еще не дышал. И сердце не билось. Я окаменел. Смотрел на нее и не верил. Забыл даже, что у меня все болит, и старался договориться с подступающим инфарктом.

И это, без единого сомнения, было лучшее признание в любви, что я слышал за всю свою жизнь! С нотками угроз и шантажа в только ей присущем стиле.

— Женя, ты жив? — заботливо полюбопытствовала пельмешка.

Мне самому было интересно — жив я или уже все.

— Я… — я проглотил ком в горле и застонал.