Будь Провиденс великаншей, она бы уж задала взбучку этой громадной летучей пепельнице! Встала бы на самые высокие каблуки, взяла гигантский пылесос и расчистила бы небосвод быстрее, чем расчищала свою квартиру в воскресное утро, под песни Radio Вossanova.

Увы, она родилась отнюдь не великаншей, а ее пылесос был не больше розового чемоданчика «Самсонит» (спец-формат для салона самолета). Кроме того, ее никогда не обучали укрощать облака — ни с помощью пылесоса, ни с помощью лассо. Во Франции не учили людей, а тем более женщин, а тем более почтальонш, укрощать облака. И очень даже напрасно!

И вот теперь, впервые в жизни, почтальонша могла только ждать, что было хуже горькой редьки для нее, нетерпеливой женщины, научившейся ходить в возрасте семи месяцев. Ждать и стараться сохранять спокойствие, что совсем уж невыносимо. Однако сделав сверхчеловеческое усилие, она присела за столик первого попавшегося кафетерия. Ей ужасно хотелось вытащить свой MP3, лежавший в кармане джинсов, сунуть в уши наушники и усладить себя хитом Black Eyed Peas, включив громкость на полную катушку, но вместо этого она предпочла заказать горячий чай. Чуть не добавив, на манер Джеймса Бонда:

— Размешать, но не взбалтывать!

Впрочем, сейчас ей было не до шуток. И она только буркнула: «Чай, и погорячее!» — даже не сказав «пожалуйста». Правда, она тут же извинилась за грубость. Она не имела права срывать злость на обслуживающем персонале — в конце концов, чем он-то виноват? Виновато облако. Виновата жизнь.

Жизнь… Вот она какова: Заира умирает, а она тут сидит и попивает чай.

Между прочим, мерзкий на вкус. Аэропортовский чай, стоящий бешеных денег.

Тем не менее, каким бы противным ни был этот горячий настой, он все-таки сделал доброе дело — успокоил ее. Конечно, вместо него она предпочла бы кофе, целое море кофе. Она бы одним махом вывалила в воду больше кофейных пакетиков, чем в телевизионной рекламе. Но с кофе она покончила, так же, как и с сигаретами. И потом, ей нужно было успокоиться. А оказывать в этом содействие отнюдь не являлось главным (да, впрочем, и второстепенным) свойством вышеупомянутого черного напитка.

Провиденс подождала еще несколько минут.

В этой «игре в терпение» она уже достигла определенного уровня и теперь поднималась на следующий. Нечеловеческое усилие превратилось в божественное. Похоже, ее скоро наградят медалью, а там и канонизируют. И переименуют в Страстотерпицу.

Да, здесь можно было говорить о нечеловеческом усилии, поскольку она привыкла все контролировать и никогда не плыла по воле волн. У себя на работе именно она ведала маршрутами почтальонов, решая, с какого квартала они должны начинать обход и где его заканчивать. Она сама устанавливала свой жизненный ритм. Почтальон с пятнадцатилетним опытом работы мог позволить себе такую скромную роскошь. Она сама решала, сбавить ли ей темп в солнечные дни, рваться ли вперед, когда на душе муторно. Но в последнее время у нее в сердце постоянно царила солнечная погода, ибо вот-вот должен был настать тот момент, когда она возьмет к себе Заиру. Эта девочка возродила ее к жизни. А ведь ей было уже тридцать пять лет. Такого она и ожидать не могла. До сих пор самой амбициозной ее мечтой было желание усовершенствовать отцовский рецепт приготовления майонеза под благосклонным взглядом звездного шеф-повара Фредерика Антона, взирающего на нее с телеэкрана в вечерней передаче «MasterChef — готовим вместе!». Потому что жизнь тоже чем-то напоминает майонез. Подобно ему, она состоит из простых вещей, таких, как яичные желтки и оливковое масло, и тут главное не подгонять события, а терпеливыми, размеренными усилиями превращать смесь в самый вкусный из всех соусов. Это занятие помогало Провиденс успокаивать нервы и гасить пожиравшее ее врожденное нетерпение. Словом, она была глубоко убеждена, что усовершенствование рецепта майонеза поможет ей усовершенствовать и свою жизнь.

Появление Заиры стало для нее толчком к важнейшему усовершенствованию. Она уже давно привыкла к мысли, что проведет остаток жизни в одиночестве, без потомства, коему могла бы завещать свой рецепт. И речь тут шла не о мужчинах: эти набежали бы, только мигни. Нет, дело было гораздо серьезнее — в материнском инстинкте. В желании всегда иметь частичку себя рядом с собой. Частичку, которую она оставит на этой земле, когда придется ее покинуть, и которая, в свой черед, оставит после себя частичку их обеих.

Увы, после того как Провиденс удалили последнюю часть матки, ей пришлось смириться с тем, что у нее никогда не будет детей. Рак весьма великодушно предоставил ей выбор: либо она ставит крест на себе самой, либо на своем желании произвести на свет потомство. Она пережила тяжелые времена, но в конечном счете победила эту гадость. И сегодня она станет матерью, что бы там ни думал ее рак. Об этом свидетельствовал листок бумаги с официальной подписью. Ей удалось спасти свое тело. И теперь она разродилась маленькой марокканской принцессой семи лет. Стала матерью, благополучно избегнув стадии сосок, младенческого крика и бессонницы.

Провиденс сделала глубокий вдох, и в глазах у нее заплясали мерцающие звездочки.

Она уже знала — как в прелестной песенке Кабреля, — что чем больше расстояние между ней и Заирой, тем ей труднее дышится, словно и она тоже проглотила облако.

Воспоминание об их встрече вызвало у нее улыбку. В объятия Заиры почтальоншу привел аппендицит, настигший ее во время турпоездки в Марракеш. Француженку доставили в женское отделение убогой больницы восточного предместья города. В одно мгновение она увидела изнанку здешней жизни. Никаких туристов, никаких французов в шортах и сандалиях, никаких красивых видов, просящихся на фото, никакого полного пансиона. И браслет «все включено» здесь ничем не мог ей помочь. «Водку-по-первому-требованию» сменила вода из-под крана, да и то почти непригодная для питья и в ограниченных количествах. Потому что бутилированной воды на всех не хватало. И вдобавок эта удушливая жара. Вот когда Провиденс пожалела о леденящем кондишене в своем четырехзвездном номере. Правда, только поначалу, ибо через несколько часов она нашла утешение в чем-то более проникновенном, более духовном. Как ни грустно, но факт остается фактом: вы не познакомитесь с чужой страной, пока не полежите в одной из ее больниц. Потому что здесь невозможно замазать реальное положение вещей: розовая краска, которой размалеваны стены туризма, осыпается и падает, обнажая серый цемент и кирпичи.

Так судьба внезапно вырвала ее из тех райских мест, которые дарят человеку иллюзорное ощущение своего богатства. Это странное ощущение возникает в тот миг, когда вы даете чаевые швейцару, принесшему ваш багаж в номер, — бесполезная роскошь в наши дни, когда чемоданы малы, легки и вдобавок катятся на колесиках. Да я богачка! — вот что подумала, например, Провиденс, сунув швейцару бумажку в двадцать марокканских дирхемов. У себя дома она, конечно, отнюдь не купалась в роскоши, но всегда ведь найдется кто-то беднее вас. И не станете же вы отрицать, что даже самый бедный европейский клошар все-таки богаче мальчика-эфиопа, которому нечего и надеяться, что в его стаканчик упадет несколько монет, а в пустой желудок — несколько хлебных корок.