Память so true
вернуться

Кутенков Борис
Шрифт:

«как пишешь ты ночью «простимся в упор»…»

Полине Барсковой

как пишешь ты ночью «простимся в упор»в созвучье бессонном и адском,так пишет барсковой расстрелянный горв заснеженном сне ленинградском:– я смертельно убит, недолюблен и гол,полз к тебе по блокадному снегу;говорил «подойди», но никто не пришёл;«обретай», говорил, но никто не обрёл;дай доесть хохотунью ревеккуи в ладонях держи мой расстрелянный прах до утра,словно ягоду смерти, сестра.так сердце твоё светоёмко горитв очкастом труде непобедном,что каждый из нас вырастает навзрыд,колеблем бедою и ветром:я стучался в окно, где возлюбленный брат,пылью был и кричащей горою;отвечал белый шум, пустота, пип-парад,что мечта – на ремне и в клею – ленинград;не люблю, не пущу, не открою;ты одна мне – кровавый экслибрис, бессмертья пора,дай погрызть беззаветное сердце твоё до утра,укачай, золотая сестра.когда мы – и зальцман, и гинзбург, и я —встаём над крылатой полиной,в нас кружится смерть – молодая шлея —с нерайской улыбкой змеиной:– каждый поезд себе, кисловодск и челяб,сам открытая власть и затворник;говори только с тем, кто безумно ослаб,пусть живыми встают из расслабленных лапнищий ангел и съеденный дворник, —– так бормочет она, неархивна, как боль и беда;так она говорит, словно голос уже неотсюда,и над нею всю ночь, словно раненый отблеск труда,как блокадный трамвайчик словесного блуда,молодые стоят провода

«смотри: вот это литпроцесс, а вот звезда в губе…»

Анне Маркиной

смотри: вот это литпроцесс, а вот звезда в губе,а это лес, блеснувший лес, сам-тишина себетам день без малого вранья, там я, и жданный, и ночной,теперь, о дочь, о жуть моя, поговори со мнойтам чудеса, там ты меня без мысли о любом,сидит шаламов у огня, весь в нимбе голубом,колымский свет над ним поёт о том, как не проси,и зэки слушают на взвод, транссиб и новосиб,и потому что свет взрывной в осколочной губе,он тоже облако себе, чудовище себе,во рту огромном темноты, внеплановом дыму,уже поблизости не ты, а кто – я не пойму:он издан весь и в смерти весь, он полудённый брат,но голос говорит, что месть и зеркалу не рад,стоит, я вышел – я ушёл, что мне твой зов и вой,как будто сам себе укол – верблюжий, горловой,вакцина в дымовом плече, на музыку слова;но он лишь бог или ничей – и тянешь однова,как через час земля жива, как песня осетра,сидим, зажившая трава, у одного костра

«когда-нибудь, прелестное созданье…»

когда-нибудь, прелестное созданье,мы станем вровень вдоль пространства ада:не ты нарцисс, а я чертополошныйрасцветший бред – арсению мариной;не имени аминь в артельной гонке(«так побежала – словно засверкала, —отхлёбывает чай воспоминанье, —остановилась лампочкой погасшей.жена. в общаге выключили свет»).когда-нибудь, прелестное созданье,ты повзрослеешь – и меня увидишь:и этот сердца пафос невъебенныйза тенью слов – увидишь по-другому:как сердце, истаскавшись по борделям,так глупо хочет слома и тепла,чтоб на хер всё – и всё же постоянства,того, что есть у всех, – и не дано.лицом к лицу – и к чёрту расстоянья:все двадцать два мои полуслепые,все восемь лет ебучего эйджизмасминает время в детский завиток.так страшной осенью, возвышенные разным:я – ревностью и светом белокурым,ты – выстрелом сквозь пёстрые очки,без рук вблизи (их накрепко разъяли),без – до звоночка – нежности заплечной;ты – с молодым, я – с постаревшим сердцем, —в единый дом – с часами за стеной.

«распростёр в познанье ночной шатёр…»

Ты тёмная личность…

Денис Новиков
распростёр в познанье ночной шатёр —только, мой доверчивый, и видали;а внизу алмазы, неробкий хор,ограняясь, оду поёт детали:ясен-ясен белый себе отцу,чёрен чёрный, как ты ни пестуй сына;будь блажен, огонь моему лицу,человека тёмная половина,что небывшим акмэ идёт-гудёт,точит зуб на скрывшееся в минуте:озаренья блик между всех тенёт,невеличка-спичка придонной жути:осветила, спела из белой мглы —зэцкий рот в коронках, всем лыбам лыба;не хочу в дневные Твои углы,дай усмешку дна – и за то спасибо:за вагон необщий, ограду ртас неалмазным запахом перегара;отправное чёртово «никогда» —перелезший дух, заполярье дара.

«это было воронежем, блажью, ножом…»

Светлой памяти Юлии Началовой

это было воронежем, блажью, ножом,было связью времён – разливным, проливным,женских слов лобовых первопутком;а теперь отстающий – торопится в дом,и не ставшее дымом – торопится в дым;не так громко, беда, хоть минутку,дай тебя разглядеть в этой бездне имён,дай бессхемно ощупать, что разум не вемв оливьешном стыде говорливом,где небывшего детства смеркается фони с экрана звучит, и становится всем:то ли смертному ветер с разлива,то ли в уши попса, то ли ангел в глаза,то ли папину дочку ведут в небесапо аллее кривой полузвёздной,то ли девочка морщится в свет голубой,полдетдома на завтрак ведя за собой,словно миша – страну в девяностый;то ли век перед смертью пропел о любви(со слезами – блондинистой чистой любви);щёлкнешь пультом – ни века, ни девочки нет,только лёгкая ранка на теле:ночь. аптека. подлёдная рябь эмтиви.и нетварный фонарь, подменяющий свет,нам горит – молодым и артельным.

«через два на оставленном снова цветы и трава…»

…в мерзкий мрак в отвратительный хаос

Лев Лосев
через два на оставленном снова цветы и травато что было – в огнето что стало – в окрасе военноми становятся большим не звуком не смыслом словаа гудящим и к Богу жужжащим двоеньемникогда не со мной наравнегде Ты был опустивший на миг в поучительный мракчьи ладони поил в этот час отчуждённо и чистоа спасала не вера в Тебя и не друг и не врагтолько ждущих имейлы и ровные стопы бумагмелким бисером аккуратистаникогда не с Тобой наравнес кем Ты был пробежавший палимо по хрупкой травептицу чью ненадломленной вере училперестукам эзоповым брайлевым точкама срослись позвонки не от долгой дороги к Тебене от времени не от победот латанья дыры одиночнойснова штопает рану дневной человекчтобы снова во тьму —дать отчёт о последней минутеи сидим и глядим исподлобьякак мучитель на лысину ссавший и зэкчерез годыв кафейном уюте

«в груди болит лицо отца…»

I

в груди болит лицо отцакоторому ни сна ни краяи ясен боже без лицакак эта тьма ясна сыраяясна как детское «не трожь»в окне стоящее стальноелишь он единственный не ложьпоскольку ты – всё остальноеего бы выпить и обнятьно нет ни выпить ни обнятьни спеть ни обойти спиноюлишь он единственный на пятьпоскольку ты – всё остальноепоскольку остальное Твойкуриный выродок смешнойчуть глянувший и шелестящийне понуждай меня к умуоставь меня болеть во тьмус лицом дремучим как из чащия офигенен в немотея офигенен в слепотев му-му и музычке на случайя звук я лес я рай дремучийне возвращай в себяне мучайа связных много без меня

II

Как охваченный дрожью – охваченной дрожью…

Денис Новиков
как охваченный правдой – охваченной юною ложьювопрошанью очкастому вру будто правда – одночто из крыльев моих постсоветских горючих и божьихвновь сочится тридцатых вино

Конец ознакомительного фрагмента.