— О-о! Какие содержательные беседы вы вели с вашим бывшим мужем!

— Как же возможна связь без духовного общения?

— Связи бывают разные. В том числе и сугубо половые, как у вашей Элиан со многими, мимо пробегающими по случаю.

— Эля вас задевает лично или вы настолько увлечены всеобщей и недостижимой праведностью?

— Кстати и о будущем. Оно способно себя приоткрыть как раз тем, кто если и не праведен, то к тому стремится. То есть к очищению себя до состояния прозрачности.

— Лата, вы рассуждаете как моя старшая мамушка Ласкира…

— Почему-то думаю, бабушка не одобрила бы вашего выбора. И не потому, что этот выбор плох. Непредсказуем. В смысле вашего будущего устроения. Откуда он, Рудольф? Он же говорил вам о своей семье, о родном доме? Все данные о работающих в «Зеркальном Лабиринте» настолько засекречены, что и не сунешься.

— Если засекречено, то и я не знаю. Зачем мне знать о том, что не положено по моему статусу?

— А, ну да! Вы же в другом смысле общаетесь. Вы красивы, молоды, да и по виду девочка совсем. Вы не любили своего прежнего мужа?

— Почему так решили?

— Объясню. Одну очень старую и очень хорошо сохранившуюся даму спросили, как это ей удалось столько прожить и настолько не по возрасту моложаво выглядеть? Она ответила просто: я никого и никогда не любила.

— И всё?

— И всё.

— Чушь какая-то. Она просто была безобразна, вот и всё. По крайней мере, в молодости. А в старости все одинаково ветхие.

— Причём тут красота облика? Любовь к красоте не имеет ни малейшего отношения. Да и какая красота в любви? Если честно, то и безобразного много. Любовь — безумное тяготение с последующим колоссальным взаимным выбросом энергии. Иногда, конечно, нет взаимности, а растрата есть всё равно, души и тела. Главное, растрата души! Кто-то свыше, Надмирный Свет должно быть, питается такими вот выбросами. Для того мы и созданы.

— Вы так откровенны со мной. Почему?

— Наверно потому, что у меня нет подруги. Да и не было никогда. Как и самой жизни за рамками данного времени, вроде бы, и не было. Я и не пытаюсь за эти рамки высовываться. Зачем мне?

— То есть, хотите сказать, что прошлого уже нет?

— Вроде того. Мы существуем с вами, пока тут говорим и мыслим.

— Ну, уж! Я-то точно помню себя прошлую с самого моего детства.

— А многие люди ничего не помнят. Или не могут, или не хотят. Проснулись, живут. Уснули, и нет их, как и не было никогда. Я вот наблюдаю иногда, как унылый мусорщик метёт площадь, или как согнутый, почерневший от загара трудяга тащит какую-то тяжёлую штуковину для укладки дорожки, а то, как нищий спит возле городской свалки на смятых пустых коробках. Наблюдаю иных бюрократов в Администрации с их глазами, заплывшими от безразличия ко всем и ко всему вокруг, женщин, похожих на разряженные механические куклы. Они тотально бездушны! Они плоские и наспех намалёванные статисты, поддерживающие иллюзию подлинности того, в чём её нет. Я имею в виду саму нашу жизнь. И я не могу представить их малышами с очаровательно-круглыми мордашками и глазами, полными доверия и интереса ко всему, что окружает. Ведь в детях настолько очевидно светится душа из всех пор их нежного существа. А у этих, кто по преимуществу гоношится вокруг, где душа? Я её не вижу. — Она откинулась на спинку креслица и, сняв шляпу, обмахивалась ею, гоня воздушную волну в сторону Нэи. Нэя безмерно устала от неё. Лата выпила не только целый графинчик фруктового напитка, сваренного на целый день Элей для утоления жажды Нэи, но и все её наличные силы, а ей предстояло ещё столько работы.

— А я могу представить их детство, и я вижу в них душу. И я допускаю, что в вас говорит ваш личный статусный, как вы любите выражаться, снобизм.

— Потому что вы добрая и не особенно-то умная. Но как я уже и говорила, размер любви не связан с размером ума.

— Надеюсь, вам удастся найти себе любовь, соответствующую размеру вашего ума.

— Уф! — выдохнула Нэя, едва Лата скрылась за дверями кристалла. Примчалась Эля, — Зачем ты не дала мне шибануть её по уху? Чтобы забыла дорогу к нам.

— Тебя бы посадили на несколько дней в дом изоляции. Хорошо если в самом городе, а если бы вытолкнули в столицу?

— Никто не вытолкнет.

— То есть, у тебя тут защита? Прочная?

— Конечно. Ведь это же ты! — Эля потёрлась носом о её ушко, промурлыкав как кошка, — Милочка, ты моя защита. А я твоя защита.

— Эля, ты пишешь отчёты о моей личной жизни человеку из Администрации? Зачем?

— Что за подлость! Лата всё выдумывает, чтобы нас рассорить. Как ты проверишь, чтобы она тебе ни наплела? Ты же понимаешь, что она наш враг? Хитрый и очень умный враг.

— Зачем ей враждовать с текстильным центром?

— Затем. Она ревнует тебя к Руду! Все знают о её влюблённости в него. В Администрации все потешаются над ней. Ей хочется через меня, как слабое место в её мнении, посеять тут раздор, а потом и до тебя докопается. Будет постепенно рыть подкоп, чтобы всё и обрушить тебе на голову. Уж найдёт потом, как и чем, если меня отсюда выбросят. Нашлёт какую-нибудь напасть, воров там, скандал какой устроит через третьих лиц. Ты же доверчивая и чистая, не видишь ни в чём подвоха. У! Она страшная! И дочь такая же мерзавка у неё. Я, если хочешь, по просьбе Инара-Цульфа тебя охраняю. Слежу тут за всем. За это он мне даже приплачивает. А ты говоришь о слежке! Это охранная функция. Вдруг кто тебя обидит? Инар держит за тебя ответственность перед одним человеком. Не говорит перед кем. Только то, что и Руд Ольф перед тем человеком — пылинка залётная. Дунет — нет Руда. Вот так! — Эля с силой дунула на волосы Нэи. — Ты не догадываешься, кто тот человек? Я, если честно, голову сломала такой вот мыслью.

— Нет.

Не всегда им удавалось проводить много времени вместе. Чаще он уходил рано утром, а она досыпала одна. Возможность длительного общения была подлинным счастьем. Когда внутренний куб пирамиды наполнился свечением, Нэя проснулась окончательно. Настроение было прекрасным. Она смотрела в конус потолка, где, казалось, и сфокусировался источник света. Из него и растекались по стенам изумрудные потоки, наполняющие всё внутреннее пространство, омывающие кожу, глаза, окончательно изгоняющие фантомные страхи туда, откуда они и выползли, чтобы у них не было никакого шанса на воплощение в жизнь. И всё же, мизерные крупицы тёмных кристаллов грядущих бед, их горькая россыпь где-то так и застряли в ней, с неустранимой программой их реализации где-то там, за горизонтом, куда и устремляется каждый из воплощающихся дней — к своему закату. Если бы, если бы жизнь была навсегда такой — утренним мерцающим пробуждением в счастливую вечность.