— ГРОЗ и не пустит.

— Почему?

— Потому. А почему, по-твоему, я тут торчу вот уже два десятка лет?

— И почему?

— Ты ограниченный всё же тип, Антуан. Из-за неё, из-за дочери. Я не хотел её тут бросать. Одну. Совсем одну. Не считать же этого безумного Хагора её защитой? Он еле кряхтит и сыпется на элементарные частицы при каждом шаге. Он, видишь ли, нестабильная структура. Ты же понял, кто они? В том смысле, что не жители Паралеи? Но она почти человек.

— Почти?

— Почти. Может, и без почти. Но её происхождение, её появление женщины земной и совсем не имеющей с местным антропологическим типом родства, невозможность, которая существует, и с которой ты живёшь и сообщаешься. А кстати, как и часто? Ну, не свирепей, ханжа. Я шучу так. Хотя мне и любопытно как отцу, какой ты и насколько её устраиваешь. Ей ведь тебя и сравнить не с кем. Она родилась от матери, которой тоже, в их ГРОЗном мнении, тут быть не могло. Но она была. И родила дочь. Что неясно?

— А это важно? Сравнивать? И почему нельзя на Землю мне с ней?

— Я как-то давно прочитал в древней книге, но запомнил: «Насекомое блаженствует в капле воды до тех пор, пока не узнает, что существует океан, по которому плавают корабли».

— Ага. Ясно. Я капля воды. Мизер в сравнении с океаном, то есть, с вами.

— Да не о том я! И не так ты всё понял, но это вполне понятный эгоцентризм молодости. А насчёт Земли. Они считают, что не имеют права впускать в пределы родной планеты то, не знаю что. Она не может быть объяснима с их точки зрения. Нашей наукой, нашим рацио, как говорит Хагор. Они считают, что они не люди. А кто?

— И Нэю они не считают человеком, те из ГРОЗ? Ведь у неё тоже земная генетика. И её не может тут быть.

— Да. И Нэю. Не считают. И я, к сожалению, никому из них не дам это проверить. Просто расшибу морду любому, кто решит это сделать практически, так сказать, не поверив выкладкам специалистов-диагностов. Им ведь и пощупать её захочется. Для полноты, так сказать, вселенских ощущений. Ты разве знаешь, какие вонючие извращенцы иногда забираются наверх? Они живут, многие из них, на исходе второй, а то третьей сотни лет, и им не хватает остроты ощущений. И они вполне могут её взять в свои секретные центры, якобы ради изучения, а на самом деле для экспериментального секса. Думаешь, я параноик? Нет. Ты-то что можешь знать, ботаник? Ты думаешь, что наверх поднимается лучшее человечество? Нет. Всё, как и раньше. Не лучшее. Лучшие представители, они, как и всегда работают, изобретают, честно и по любви размножаются, они внушаемы в силу своей восприимчивости и развитости высших отделов мозга, что и есть залог их будущего и непрерывного развития. Но в этом и есть уязвимое наше общее место, мы поддаемся хитрым и неистребимым властным суггесторам. Большинство, то есть мы, человеки, их умнее, а они изворотливее и подлее. Раньше они с успехом отрывали лучшие земли и куски пищи, а теперь тащат под себя лучшие изобретения и открытия, используя их в кастовых целях, всегда скрытых от большинства. Можно ли это изменить, как думаешь? — И он засмеялся, поглощая странный местный овощ, почти глотая его, не отрывая взгляд от Антона. — Если бы любой из этих мудаков попробовал её, как делаю это я, он бы сразу убедился, насколько она реальна. И уже не строил бы своих идиотских гипотез. Но кто им и даст это проверить? Ты вот дашь?

— Нет.

— И я нет. А выкладкам Франка они не верят, и другим генетикам нет. Даже Арсению, а он убеждается с местной красоткой на практике, что и они ничем от нас не отличаются. Тролли эти. То есть, тролихи. Ты почему не сказал о её беременности? Забыл уговор?

— Я не успел.

— Не лги. Боялся?

— Вроде того. Она сама вам сказала?

— Она? Нет, конечно. Нэя сказала.

— Ну да, они же подруги.

— Никакие они уже не подруги. Она не прощает Нэе, что я, её отец, любим Нэей. Она же ненавидит меня, за это и отринула Нэю. Думаешь, я не понимаю её отношение? Или считаю его незаслуженным? Хотя да, считаю. Я, может, и виноват был перед её матерью, но перед нею ни в чём. Я всегда… — Он не договорил. — Нэя сразу поняла её перемену, поняла, что она беременна уже задолго до того, как ты ей сказал. Ты сказал сегодня, а я знаю это уже пару месяцев. Лора отрицает, не хочет, чтобы мы поняли, то есть я. На Нэю ей плевать. Останешься с нею здесь на двадцать лет? Как я? Пока не вырастет уже твоё потомство? Сможешь так? А ведь презираешь меня, как и она. Считаешь уродом.

— Почему в ГРОЗ не хотят допуска их на Землю?

— Их?

— Ну Нэи, Икринки?

— Потому что считают их чужеродными и опасными порождениями неведомой цивилизации, превосходящей нашу, создавшей их с неизвестными нам целями. Хотя и не без нашего участия. А уж каким сладостным было это участие, нам ли с тобой и не знать. Не считаешь, что я прав? У тебя на Земле были лучше, чем она? Стесняешься ответить? И не отвечай. Это по-мужски. Но если и позволят, ты повезёшь её на Землю? Её сразу скроют от тебя в неизвестном ни тебе, никому непосвященному, в секретном каком-нибудь Центре по изучению внеземного разума, и может случиться так, что ты не увидишь её уже никогда. Да и то, если разрешение будет, а его и нет. Ты забудешь о Земле ради неё? Тебе это надо? Это ты сейчас разнежился здесь, потому что греет мысль о матери Земле. А если возврата нет? Выдержишь? А если улетишь, не захочешь вернуться? Ну, думай! Сам.

— Почему нет? Если она земная?

— Потому что нет тут земных женщин. Последней из бывших тут космодесантниц была жена Шандора. Её убили диверсанты Паука, как и самого Шандора потом.

— Как же нет, если есть?

— Ты так и не понял, не почувствовал, что тут ничто иное, как эксперимент над нами, над тобой, надо мной? А В ГРОЗ это поняли сразу. И они этот фантом, пусть и человекообразный, не пустят на Землю. Что он в себе несёт? Какую программу?

Антон сидел как истукан. Значит, она всё знала, когда к ней явилась та проститутка из пустыни, и Икринка уверяла, что это и есть её старость тут, на Троле, без него. Остаться ради неё или улететь без неё? И то и другое было немыслимо.

— Но ты можешь просто жить, не думать ни о каком выборе. Жить настоящим. Как жил и живу тут я.

— Забыть о Земле?

— Почему забыть? Тебе-то кто препятствует? Лети хоть и завтра.

— Но без неё?

— Ну да.

— Но почему её мать была по гаплогруппе — русская?

— Потому, что отец был русский. Она была, как бы, женская вариация отца, вернее вариация матери того погибшего разведчика. Хотя тут прибыли с последней экспедицией данные о том человеке и его близких, и я, когда рассматривал его мать в записи, ничего не обнаружил и близко подобного Гелии. Гелия была совершенство. А мать того парня — обычная простецкая девчонка, поскольку это были записи из её юности. Я же объяснял тебе. А природа матери Гелии — фантом. Инэлия, если генетически, не имела к дочери никакого отношения. Хотя Франк и установил, что Инэлия рожала. Причём не единожды. И где её другие дети? Хотя какие уж теперь дети, давно взрослые, мужик или женщина, неизвестно. Вообще же, Инэлия тот ещё пирожок с запечённым перчиком в себе. У неё и третий ребёнок, мальчик, родился уже тогда, когда моя дочь бегала по нашей базе. Вот все поразились! Поскольку никто так и не сумел из-за бдительного стража Хагора к ней припасть. А как хотели! Она же была воплощённый соблазн, особенно когда голой купалась в горном озере на глазах у наших ребят. Где-то и кого-то зацепила уже на просторах континента, как ходила туда прогуляться. Пришлось ГОРу Разумову заняться устроением её нагуляша. Но это уже не касается нас с тобою.