— Ишь, любезник, — прокомментировал Рудольф, — Всюду ищет общения.

Шляпа сиротливо осталась белеть на песке. Маленький мальчик тут же поднял её, попробовал носить в ней воду, чтобы поливать песок. От тяжести воды шляпа превратилась в бесформенную медузу, поля её обвисли, и мальчик бросил никчемную уже вещь на песок. Антон совсем по-детски засмеялся, отчего-то радуясь, что неприятной и собой красующейся тётке причинили такой вот ущерб. Пустячок, а приятно.

— Бедный гуманист и троллелюб Франк, — сказал Рудольф, провожая взглядом удаляющуюся пару, Лату и Франка, — Тут такая фигня, что она точно заболтает его до расстройства мышления вообще. У неё, как и у многих женщин, живущих в режиме аскетизма, произошла сублимация неудовлетворённых желаний в чрезвычайную якобы любознательность, с уходом в мистику и запредельность. Помню, как-то она залезла ко мне в машину, чтобы со мной ехать в столицу, и я реально чуть не сдох от её бесконечных и до одури бессмысленных рулад. Жаль, что тогда я не знал, как хороша она под своим балахоном, а то бы я быстро нашёл, чем заткнуть её рот.

— Чем? — опешил Антон.

— Тем, чего ей и не хватает, — усмехнулся Венд, — переживаниями острого сексуального характера.

— Вы бы смогли с такой? — поразился Антон.

— Нет, конечно. Но женщине порой достаточно и собственных иллюзий, что она внушает восхищение мужчинам, которые в действительности в ней не нуждаются. Такие игры бывают порой взаимно увлекательны…

— Талия у неё несколько заплыла, — дал свою оценку Антон.

— Эстет, — усмехнулся Рудольф. — Видишь ли, юношеская оценка подлинной красоты женщины часто ущербна. Даже на Земле она бы не затерялась в толпе. На такую вот яркую фактуру всегда есть ценители. Не имею в виду себя, всего лишь даю объективную оценку.

— Она холодна к сексу, — выдал Антон.

— Про секс-то откуда сведения? — Рудольф с любопытством развернулся к Антону, не веря собственным ушам.

— Так вокруг неё абсолютная пустота, как возле полюса холода. Её все в городе боятся. Мужененавистница. И никакая выгода, как и нелёгкое существование без всякой поддержки, не те причины, чтобы толкнули её прижаться к грубому мужскому телу.

— Так я не понял, ты же её не знаешь или как?

— Иви мне о том как-то разболтала, когда мы вместе завтракали в доме яств «Зеркального Лабиринта». Она и сказала, что очень устала от матери, а та к несчастью питает отвращение к мужчинам. И нет надежды, что свалит из дома, найдя себе, пусть и уличного, кота, займётся им, а её оставит в покое.

— Отвращение это самообман, выстроенная защита, вплоть до истерических проявлений. Истерика тоже род защиты для женщины, не ощущающей в себе точки опоры. Но никакая одинокая женщина на самом-то деле и не имеет в себе точки опоры. Если есть дети, она опирается на них, хотя они и сами нуждаются в опоре. Поэтому так непросто живётся детям, особенно мальчикам, в семье, где нет отца. Мать давит, а по сути, заваливается на ребёнка как на шаткую изгородь. Может и повалить, сделать неустойчивым на всю жизнь.

Затронутая тема детства без отца, была болезненной для Антона, — Моя мама никогда меня не давила. Наоборот, слишком баловала…

— Это тоже не очень-то нормально.

Антон не стремился обсуждать тему неполной семьи.

— В юности я, как и ты, тоже любил лишь худышек, — Венд вдруг переключился на тему о красоте женщин, — Но с возрастом начинаешь ценить и другие типы женской красоты. Например, Ренуар. Знаешь такого художника? Он был француз. Тебе это должно быть известно.

— Почему же?

— Раз уж ты потомок галлов по линии папаши, мог бы и ознакомиться с культурой своих же предков. Взбитые как пирожные, а одновременно воздушно-изысканные женщины Ренуара впечатляют по сию пору. Такие картинки отлично подходят для оформления коробочек для сладкого десерта. Вот что я всегда думал, разглядывая их в музеях. Женщины для потребления, своего рода лакомство, но лишнее для любителей здорового образа жизни, избыточное, как всегда избыточны сладости и прочие зефирно-шоколадные десерты… Холодная, говоришь? Так это потому, что её жизненные обстоятельства заморозили, хотя… и холодный десерт желателен в жару…

«Вот же альфа-самец»! — возмутился Антон, как бы и не за себя, а за Нэю.

— Но эти нелепые одеяния, что тут в заведении, не всегда позволяют дать объективную оценку женщине, — продолжал Рудольф. Вот если бы они так и по улицам фланировали, как здесь… хотя у них и без этого секс бурлит во всех затенённых углах и укромных местечках. Реальная свобода нравов зашкаливает, как и общественное лицемерие…

— Она старая. У неё взрослая дочь.

— Так и у меня взрослый сын и дочь выросла. Я что же, старый, по-твоему?

— Вам виднее, — раздражался Антон на то, что его втянули в обсуждение достоинств и личных тайн ненужной тётки. Никаких достоинств он в ней не видел, все её тайны тут же и отбросил. — Судя по вашему интересу к фигурам трольских женщин, уж точно старческим бессилием вы не омрачены.

— Ну, спасибо, что в сорок лет не причислил меня к старикам. На то и глаза даны, цветовод Кубани, чтобы созерцать окружающий мир во всей его многоликости.

— При чём же тут Кубань? И я никакой не цветовод.