— Чего таращишься? — спросила неизвестная в маске глубоким и очень необычным голосом. — Что бы я тебе ни сказала, ты всё равно поступишь по-своему. Он не твоя судьба, а моя. И я его жду, — тут неизвестная под маской придвинула к Нэе тонкую, длинную, девичью руку. На безымянном пальце сверкал невероятный камень — красный, зелёный и золотой цвета одновременно переливались в его глубине, — из цветовых бликов складывался словно бы движущийся силуэт бабочки. — Мистик-топаз, — пояснила та, кто пряталась под маской, — Наш земной камень, искусственный, разумеется, но как красив! Его подарок мне. Много их было — его подарков, а этот пустяк мне особенно дорог, один из первых…

— Ты та, что осталась на Земле? Мать Артура? — догадалась Нэя, куда-то при этом опять проваливаясь. Во всяком случае, она уже не воспринимала ни окружающего пространства «Ночной Лианы», ни сидящего рядом Рудольфа. — Как же ты здесь очутилась?

— Да вот с блуждающим метеоритом весточку послала. Видела, сегодня был звёздный дождь? Только никакая я не мать Артура. А могла бы и я быть матерью. Но не Артура, а Космомысла. Прародителя нового человека новой Земли. Наша старая Земля вся запорчена человеческими экспериментами, и я не верю в её будущее. Не справились мы со своим заданием — сотворить мир совершенства на Земле. Как и вы тут. Чем и кичится он перед вами?

— Он? Кто?

— Да Рудольф же. Будто не понимаешь!

— Зачем ты в маске?

— Да он же забыл моё лицо. Как же, по-твоему, я его явлю?

Нэя протянула руку, явственно ощутив плотность некоего материала, на ощупь живого и тёплого как женская кожа, и, взявшись за край маски, устрашающе неподвижной и улыбчивой, но определённо не пустой, — кто-то же за нею скрывался? — сделала попытку сорвать её.

— Ты чего?! — всполошилась Ифиса, хватая её за руку и испуганно расширив глаза.

— Ты же ушла! — поразилась Нэя.

— Да когда? Вот доем десерт и пойду. Чего добру пропадать. Ты же не ешь.

— Где же Рудольф? И где твой перстень?

— Перстень Гелии? — Ифиса протянула ей руку, — Один и остался. Берегу, поскольку он мне самой Гелией был отдан на хранение. Она доверяла мне полностью, как сестре. Это ключ от сокровищ, моя милая. Теперь-то мне нищета не грозит. Теперь-то я до самой смерти голодать уже не буду. Гелия, как я думаю, не будет возражать, живя теперь в Надмирных селениях, что я воспользуюсь её драгоценностями. Там и мои ценности были припрятаны, чтобы ты знала, Нэюшка. Из тех, что Ал-Физ мне дарил. А я перед тобой всегда честная, поскольку и ты мне как сестра младшая. Ты-то не помнишь, что с Гелией творилось в последнее-то время, тебя рядом не было. Я свои-то посредственные штучки продавала, проживала-проедала, а самое-то ценное хранила в тайнике у Гелии. Когда столь внезапно случилась та трагедия, так думала, пропало уж навсегда моё обеспечение на будущее.

Говорила ли Ифиса правду, Нэе стало до того безразлично, что она и сама уже удивлялась тому, что хотела забрать драгоценности Гелии, абсолютно не нужные Икринке, как и самой Нэе казались уже до того тягостным приобретением, что она и прикоснуться бы к ним не смогла.

— Да ты уснула, что ли, прямо за столом? — осторожно пощупала её Ифиса, будто проверяя, жива ли она, не окаменела ли по-настоящему? — Такие случаи бывают, что человек замирает, как изваяние, так что и не поймёшь, вернётся ли его душа на место в ближайшее время. Мать Вода» выбивает человека из привычного времени и пространства туда, где существуют несколько иные закономерности. Со стороны и не заметно, а человек может в краткий миг прожить длительные и совсем уж странные события. Не пробуй ты её больше никогда! К ней привычка необходима, а тебе к чему такая привычка? У тебя счастья столько, что ты от него светишься вся.

— Рудольф где?

— Да ушёл только что. Тебя тронул, а ты сидишь с глазами стеклянными. Точно, он разозлился, что я осталась. «Доедай», говорит, «и выводи её отсюда. Я в машине буду ждать». Он вначале думал, что я застесняюсь и уйду. «Я не заказывал ужин на трёх персон»! Как же! Я уж и не помню, когда свою деликатность в ливневую канализацию слила. Да и давно я так славно не угощалась, Нэюшка. Сейчас живу в режиме экономии. Там-то, в Творческом Центре, только я руку протяну к чему, как уж другие всё хватают. А потом заболталась, а уж и нет ничего.

— Вот-вот! Заболталась она! Ты реальное трепло, моя милая. Хотя и не худое, как сказал Реги-Мон, а лишь слегка похудевшее. Но я не умею на тебя обижаться. Вот как я люблю тебя.

— А чего на меня обижаться? Разве на родных обижаются? И я тебя люблю, моя родная. Я признаюсь тебе, уж очень ревную тебя к бесстыдной Эле, побрякушке, но определение её совсем иное, ты меня понимаешь? Приличные женщины, как я, таких слов не употребляют. Зачем ты её приблизила? Выгоняй, пока она тебя не обобрала до нитки. Она это умеет. Она даже Чапоса умудрилась обворовать. Вот чего он ей простить не может. Я уверена, у неё и клад где-то уже запрятан. Как найдёт себе муженька попригляднее, а она на красавчиков падкая, так и купит его с потрохами себе в услаждение. Ух, какая она похотливая! Чапос и тот не мог её собою насытить. А Чапос это же неиссякаемый источник для женской радости, у него эрекция круглосуточная! Мне Анит об этом рассказывала. Она же его собственностью была. А то подумаешь, что я Чапоса тоже испробовала, — Ифиса долго скребла ложечкой по дну вазочки, но тарелки были полны, ужин остался почти нетронутым.

Поднявшись, Ифиса неторопливо и с достоинством, как и всё, что она делала, принялась собирать закуски в пропитанную воском бумагу, которую вытащила из обширной довольно сумочки. — Чего добру оплаченному пропадать? Чего тут стесняться? Перед кем это? Мне и на завтрак с обедом хватит, — сумочка раздулась от фруктов, ломтей рыбы, деликатесов в крошечных стеклянных ёмкостях, а один из десертов она засунула в кошёлку вместе с вазочкой. — Они каждый день бьют столько посуды, что одной другой вазочкой-тарелочкой меньше — не суть важно.