— А кто-нибудь знает, как действует Кристалл на остальные виды Настоящих драконов? — спросил Вилле. Он даже наклонился к экрану от еле сдерживаемого интереса. — Ведь у них же нет такого… автовоспроизводящегося импланта…

Он замолчал, и неожиданно вновь установилась тишина. Никто не ответил, — словно бы это был, к примеру, нереально сложный вопрос на уроке истории.

Кажется, ответа из нас не знал никто. И уже само это ставило меня в тупик.

Ведь мы столько перенесли из-за того Кристалла, стараясь не допустить его использования… и получается, так и не выяснили, как он вообще работает, прежде чем уничтожить?! Обидно…

— Э-э… как-то, наверное, действует, — развёл руками Нед. — Может, отдел у них в мозгу есть специальный, который воспринимает сигналы Кристалла… Не знаю…

Он покачал головой — всё так же с видом напряжённого раздумья.

— Вернёмся чуть назад, — предложил я. — Вот мы все подумали, взглянув на номер, что это викинги там что-то мутят. Но правда ли это? Члены «Бхаггара» впрямую пишут, что собираются захватывать мир. Заметьте, они делают это от своего имени, а не от Республики. Мне кажется, они что-то вроде «третьей силы», которая стремится столкнуть драконников и викингов, посеять хаос, как-то подчинить драконов, убрать недовольных, рассказать всем правду и стать во главе дивного нового мира… И «Мать драконов» упомянута неслучайно. Может быть, это просто их некий идол — или, что тоже вероятно, какая-то личность, духовный вождь… кто-то в этом роде. Как бы там ни было, всё очень серьёзно. Часть викингов могла сплотиться вокруг своего лидера и начать действовать отдельно от основной власти. Они могли спрятать или убить Райнера, это верно… Однако меня волнует выбранное ими время для захвата мира. Почему именно сейчас? С тем же успехом они могли бы отобрать Кристалл у короля Таре, совершить переворот и диктовать свои условия от имени трона. Тогда бы у них даже лучше получилось, если учитывать, в какой ситуации мы все тогда были…

При этих моих словах Нед посмотрел вниз. Похоже, он до сих пор не мог забыть своего прошлогоднего предательства с религией Великого Дракона.

— В общем, уже в этом году явно произошло что-то, что сделало возможным нынешний расклад, — заключил я. — И мы должны выяснить, что именно.

— Только один вопрос: как? — поинтересовалась Ульяна.

— Пока, думаю, это может и подождать. На первом месте — безопасность. И только обеспечив её, мы вправе приняться за активное расследование. Предлагаю просто мониторить обстановку. К завтрашнему утру что-то станет ясно. Мы переживём обещанную опасность и уже тогда сможем пойти искать правду.

— Ну что, всё? Закончили? — сказал Нед. — Значит, остаёмся на созвоне и решаем свои дела. Надеюсь, с нами ничего не случится.

И он отключился от видеочата. Его треть экрана вдруг почернела и схлопнулась, а две другие расширились до половин.

— До встречи, — сказал Вилле и тоже отсоединился.

Я остался наедине с Ульяной, которая заняла теперь весь пятидесятидюймовый дисплей и медлила с отключением, будто надеясь что-то от меня услышать.

4

Я кашлянул от волнения и неуверенно сказал:

— Ты знаешь… мне кажется, что мы в последнее время как-то… неправильно ведём себя друг с другом. Давай… помиримся, что ли? А то как-то всё не так… Может, вся эта ситуация даст нам шанс вернуть всё, как было, чтобы мы и дальше могли просто дружить…

— Просто дружить? — повторила за мной Ульяна с какой-то горькой насмешкой, резанувшей мне сердце. — Данил, мне уже шестнадцать, и в этом возрасте вариант «просто дружить» — так, как понимаешь это ты, — уже не катит, как раньше. Представь, что мы магниты с одним полюсом у каждого: у тебя северный… и у меня северный. То есть, если перевести на немного другой язык, мы оба думаем головой, относимся ко всему аналитически. Но два одинаковых полюса, как мы оба знаем, отталкиваются. Я думаю, наш с тобой возраст такой, когда эти полюса в людях ощущаются наиболее остро. Может, меня тянет к кому-то с южным полюсом, кто думает не совсем головой, а… — Она запнулась на мгновение и продолжила: — …для кого на первом месте чувства человека, а не его интеллект. Ведь ты же больше любишь говорить с людьми о всяких умных вещах, а не о пустяках, правильно?..

Она немного помолчала. «Давая мне возможность обдумать её слова!» — с убийственно-печальной иронией понял я.

Потом Ульяна заговорила вновь:

— Не знаю… Когда тебе было тринадцать, ты был другим. В тебе был… задор какой-то, авантюризм… больше от южного полюса… Нет, головой ты тоже думал — и часто лучше, чем я, — но… тогда это было просто прикольно и иногда восхищало. Не отталкивало… Я не хочу ощущать при каждой нашей встрече, как невидимое магнитное поле отдаляет нас — тем сильнее, чем больше мы стремимся этому помешать. Уж лучше держаться на расстоянии и не чувствовать этого… антирезонанса…

— Я понял, — кивнул я. Внутри образовалась какая-то пустота, в которой я вдруг представил себе эти идущие от каждого из нас и сталкивающиеся магнитные линии. — Я всё понял…

— Я должна тебе кое-что сказать. У меня есть парень, с которым я уже пару месяцев встречаюсь, пока ты тут хочешь нарушить правило Ленца и подружиться со мной заново…

Она покачала головой.

— Пойми, что просто дружить в нашем возрасте парень и девушка не могут. Либо всё серьёзно, либо никак. Ну, как «никак»… так, ни о чём… Мы не можем быть вместе. Извини. Ни ты, ни я в этом не виноваты. Так вышло.

Снова небольшая пауза. И слова:

— У меня есть парень. И «террористы» пригрозили убить не только Неда и родителей, но и его. И я сделаю всё, чтобы спасти его.

— Я его знаю? — спросил я, пока и Ульяна не отключила связь.

— Знаешь, — поколебавшись, ответила она. — Это Стас. Наш с тобой бывший одноклассник. Сейчас он в городе. И ещё ни о чём не знает. Пожалуйста, не звони ему. Дай мне хоть что-то сделать самой. И прошу, не звони мне. Нам лучше не видеть друг друга… какое-то время. Забудь обо всём, ведь новое уже вряд ли будет. Прощай… надеюсь, не навсегда.