И написал, словом, этот самый верлибр.

Ниже – необработанный подстрочник: ежели его переводить как надо, это мне сутки сидеть минимум, а поэт-хулиган еще не печатается, много чести.

Образ матери в этом произведении вызывает негодование и судороги священного ужаса.

На мои претензии сын возразил:

– Ну я же пошутил!

Подобные шутки в нормальных странах заканчиваются ювенальной полицией. Насчет криков – это он верно заметил.

У меня отвратительный голос.

То есть не всегда, а только в случае перехода на «форте», не говоря уже о «фортиссимо»: это стало ясно еще в тринадцать лет, когда хоровик проверял наши вокальные возможности – пианиссимо у меня было лучше некуда, а вот орать получилось только в тембре токующего павлина.

Возможно, корни этого феномена проросли в момент, когда я спросила маму, хороший ли у меня голос, она пожала плечами и сказала: «Обычный». А я-то думала, что божественно пою! Все, что нам когда-либо говорили родители, вонзается в кожу, проникает в кровь и медленно движется по сосудам по направлению к сердцу.

Да, о голосе.

Если бы кто-то проводил конкурс на самый ужасный материнский голос, я бы точно вошла в тройку призеров. Нормальные матери не кричат, им это не нужно – они входят в комнату, делают движение бровями, и вымуштрованные дети складывают одежду, заполняют расписание в дневнике ровными прописными буквами, съедают молочный суп и садятся играть сонаты Клементи – по два часа на каждый пассаж.

А может быть, не Клементи, а какой-нибудь Гедике. Я до сих пор думаю, что человек по фамилии Гедике был садистом и сволочью, поэтому не отдала своих детей на музыку.

Итогом этого решения стало вот что: Сандрик пишет музыку, не зная ни единой ноты. Решение оказалось очевидно удачным, иначе у меня был бы еще один повод орать, а это как раз то, что у меня получается хуже всего.

Когда я повышаю голос, он ломается пополам с рваными краями, одна половина уезжает царапать гвоздем жестяную коробку от монпансье, вторая честно признается в хроническом фарингите. Иногда бывает, что обе половинки изображают одно и то же – с разницей в диссонансный интервал. Муки от этих звуков таковы, что окликаемый не в состоянии воспринять слова, поэтому смысла в орании меньше, чем ноль.

А ведь я знаю женщин, у которых роскошное «форте»: стоит им гаркнуть, потолок трескается, а домочадцы бледнеют. Очень завидую, просто очень. Это архиэффективный метод воспитания, и адски жаль, что мне он недоступен. Потому что после каждой моей неудавшейся попытки гаркнуть голос садится в хлам, и я долго кашляю и сиплю.

Дети злорадствуют.

Ровно в семь утра Джей Кей заводит свое «Инносенс». Сон и явь начинают немедленную драку, побеждает чувство долга. Надо поменять музыку в будильнике, а то скоро от «Джамироквай» у меня появится аллергическая чесотка.

– Кто это тебе звонит в такую рань? – возмущается разбуженный от сладчайшего сна папачос.

Каждое божие утро уже который год он слышит эту песню в одно и то же время и все равно задает этот чудесный вопрос. Почему бы хоть раз ему не подняться в это время, а я бы вместо него поспала еще два часа!

Джей Кей цинично дает понять, что я фантаст и пора вставать, нашариваем тапки, вперед в очередное утро играть пьесу, в которой я изображаю карательный отряд, а трое спящих мужчин – жителей мирной деревни. Каратели очень гуманные – всего лишь достают деточек из постели и пинают в школу, а взрослого вовсе не трогают, хотя могли бы пытать свистящим чайником.

Операция по плану начинается приготовлением завтрака.

Сегодня у меня на завтрак блины. Нет бы не валять дурака и просто намазать хлеб маслом и джемом, или вовсе сварить яйца, но горячие блины со сметаной или медом, пахнущие ванилью, – часть коварного плана: куда приятнее выдирать мальчиков из теплой постели, если в доме так вкусно пахнет.

Мой обычный алгоритм блинным утром выглядит следующим образом: смазала сковородку – налила ковш теста – бросила сковородку на огонь – побежала к детям – дернула Сандро за нос – «вставайте!» – пощекотала – убежала переворачивать блин – прибежала обратно – «Сандро, автобус уедет!» – «Миша, я тебя сейчас поливать начну!» – стянула одеяло – Сандро со стоном сел в кровати – убежала снимать готовый блин и наливать следующий – прибежала с мокрыми руками и намочила Мишке морду – убежала мимо волочащего ноги Сандро переворачивать блин – прибежала успокаивать ненавидящего весь мир Мишку – натянула на него один носок и один штан – убежала снимать готовый блин и наливать следующий – прибежала выдирать полуодетого Мишку из-под одеяла – натянула на него рубашку – закинула в ванную – побежала отдирать сгоревший блин – налила новую порцию теста – побежала переодевать насквозь промокшего Мишку – побежала… побежала… побежала… побежала!!!!!!!!!

Хорошо, что под нами никто не живет, а то соседи бы уже вызвали полицию за незаконное проживание в квартире стада взбесившихся страусов эму.

Однако в это утро супруг мой и кормилец изволили подняться из постели в неурочное время.

Плохой сон? Перегрелся вчера на солнце? Внезапный отцовский инстинкт? Теряюсь в догадках.

– А давай ты хоть одного возьмешь на себя, – не упускаю шанс приспособить папачоса к выращиванию младенцев.

– Которого? – Не вполне проснувшийся папачос опасен.