Она не спала.

– Ты не молчи...

– А что тут скажешь?

– А ты скажи. И я останусь...

Он молчал.

– Уехать мне?

– Уехать.

– Почему?

– Потому.

– Потому что не любишь?

– Потому что, - сказал он, - люблю.

За три дня до развязки заставили выйти - и на воздухе засаднило. Прячась за лакированной твердью двери, он приоткрыл на цепочке.

– Кто это был?

Он подал телеграмму из-за Урала.

Вылетаю с любовью Альберт тчк

– Странно, - сказала Инеc.
– Так и не поняла я вас, русских. Действительно, может быть, тайна?

– Может быть.

– А какая?

– Не знаю. Пустота...

После второго захода - "Si tи те permets"* - Альберт расстегнул свой мундир, в вырезе майки белая кожа шла пятнами.

– Разбавляет... Друг мой разбавляет. Водой. В литровой бутыли с притертой по-химически пробкой был спирт. Бокалы хрустальные.

– Не могу, друг, позволить.

– Раньше мог. Он на все был способен, Инеc. Кроме любви...
– Выдохнув, он запрокинулся и приложился к своему кулаку.
– Х-ха. Экзистансу искали мы в совреальности. Спросишь, как это выглядело? Видимой стороной? Крайним релятивизмом. Отношения, личность... Это все побоку. С кем попало. Ё...й мистик оргазмов. Мальчика с толку сбивал. Мол, границы - это только внутри. Инеc? Ти m'епtends?**

– Je t'entends, Albert***.

– И заметь, не Камю. Человек действия. Напрямую. Не его бы теории, я в другом бы мундире сидел. Legion etrangere****...

* С твоего позволения (фр.)

** Ты меня понимаешь? (фр.)

*** Я тебя понимаю... (фр.)

**** Иностранного легиона (фр.)

Он поет. Сначала без слов напевает пластинку, что крутилась когда-то по ночам у Нарциссо.
– Ле солей э ле сабль... Но годы любви - тю мантан сэт ир-р-репарабль... Он не может. А я вот могу. Все! Не хочу, что могу, а могу, что хочу. Тю мантан?

– А я нет. Не могу.

– Почему?

– Семя свое исцеляю. Хромосомы.

Альберт вывинтил с хрустом.

– Не поможет. Мутанты. Чтоб воскреснуть, должны умереть.

– Ну, давай. Будет, будет...

– Инеc, за тебя!

90° это... это - глаза прикипают. К глазам.

– Сейчас я скажу.

– Что?

– Что запретили. Чего мне нельзя...
– Альберт ухмыльнулся и всхлипнул - изумленно. Глаза помертвели, стекленея.

– Сделай что-нибудь, - говорила Инеc.
– Ну... Изо тра у него вздулся и лопнул пузырь:

– Друзья, я убил... Человека.

Александр наложил свои руки ему на погоны.

– Успокойся. Все тут свои.

И захлебнулся. От удара под ложечку. Засмеялся, но внутренне. Вслух же не смог. Только выдавил:

– Друг...

И влетел в угол с вертикальной железной трубой. Пришел он в себя на проигрывателе. Из конверта со сверкающе потным от ярости -"It's a man's world!"* - черным певцом вынул полдиска. Вдали на полу - прозрачный стеклянный кирпич, еще почти полный. Он все понимал, начиная с армейских полуботинок, на которые нависали, ломаясь по стрелке, брюки. Сверху ботинки блестели - сунул под вращение щетки в аэропорту. Снизу грязь, привезенная из-за Урала. Через бортик тахты Инеc подала ему ложку. Супную. Гладковыпуклый холод на челюсть. Неужели ломал?

* Это - мир мужчин (англ.)

– Убил он... Тоже мне сверхчеловек. Дай руку, - протянул Александр как "хайль Гитлер". И был поднят рывком.

– Хайль, Альберт. Я насквозь тебя вижу.

– Потому что такой же. Зиг хайль, Александр.

Он ударил и промахнулся.

– Бой с тенью, - сказал Александр.
– Обучили?

Спьяну он не поверил финту, и Альберт улетел ему за спину, кулаками вперед.

Инеc вспрыгнула на тахту.

Сколько пыли, сколько солнечной пыли... Развернувшись, Альберт наступал:

– Потому что!
– и бил.
– Энтропия закрытых систем! И не только Москва! Сверхдержава еще загорится! Сама!

Александра притерло спиной. Дверцы треснули. Ломая фанеру перегородок, они провалились. Вместо кляпа Альберт заталкивал с языком ему "слипы". Отдай ее мне... Ты молчи!
– и затылком приложил о цемент.
– Шанс мне дай. Обожди ты!
– и снова по цементу.
– Дай возникнуть. Дай выбраться... Друг, Сашок. Ты ж Россию любил? Что же ты, падло, стране изменяешь? Ты ж себе изменяешь, себе!
– Ударил в левый глаз и заплакал. Ослабевая, обливая слезами, зубами он вырвал трусы и впился поцелуем, при этом кусая, - ну, с-сука.

Сбросив его, Александр продрался наружу.

К воде. К ледяной...

Но она еле теплая. В зеркало улыбался Альберт. В кровь разбитый. Александр был не лучше.

– Только глаза от нее и остались... Отдай.

– Послезавтра она улетает. До послезавтра.

– Иди на х...

– Скажешь, любовь? Не способен.

– На все я способен.

– А убить человека?
– Альберт снял со стекла его станок. Вывинтил "Жилетт" и резанул по воздуху.
– "Любовь"... Знаю, что ты задумал. Что у тебя на уме.